2 У победы горький вкус

Я мучился этой книгой больше месяца. Книга тяжёлая, страдальческая: в ней страдает автор, герои, читатель, респонденты писателя, все. В книге представлены все оттенки негатива: ненависть, желчь, озлобление, неприязнь, отвращение и прочие прелести. Историческую составляющую книги можно принимать или не принимать, можно верить или не верить автору, можно считать, что автор где-то перегнул. Мои претензии касаются исключительно литературной и эстетической составляющей.

Есть один мыслитель, цитаты из которого я могу использовать в каждой своей рецензии. Это М.К. Мамардашвили. На одном из круглых столов, посвящённых проблемам литературно-художественной критики и философии М.К. высказал следующее соображение:

Если мы не узнали себя в том, что мы читали, то оно для нас пусто, и, наверное, мы не должны в этом случае предъявлять счет в терминах литературной критики, да и литературная критика не может существовать относительно того, что чуждо литературному критику и что не задело его за душу. Он ведь не сможет тогда ничего эксплицировать в тексте так, чтобы, развиваясь, расширить и опыт книги и опыт ее читателей.

Во-первых, я не являюсь литературным критиком, а во-вторых, считаю, что отрицательный опыт – тоже опыт и не менее полезный, чем положительный. Но да – то, что я прочитал в «Проклятых и убитых» для меня пусто. Собственно, мои соображения по поводу прочитанного:

- Бессюжетность. Повествование в книге рваное, фрагментарное. Автор выбрал место действия и описывает там происходящее, постоянно отвлекаясь на: словесную эквилибристику, автор – мастер слова, слова народного, просторечия, знаток языка интеллигенции и крестьянства, сибиряков и старообрядцев; описание природы; отвлечённые эпизоды из жизни героев вне пределов повествования и с трудом находя затем нить этого повествования или не возвращаясь к ней вовсе. Мне нужен в романе сюжет как воздух. Прочитал где-то интересную мысль, что вся военная проза наша вышла из романа «Война и мир». Но там-то сюжет есть! Автор рассказывает свою историю, это нормально, но рассказывает он её для себя. По этому поводу меня очаровала одна мысль всё того же М.К.:

В XX веке отчетливо поняли старую истину, что роман, текст есть нечто такое, в лоне чего впервые рождается и автор этого текста как личность и как живой человек, а не предшествует как «злой» или «добрый» дядя своему посланию. В этом смысле и оказалось, что литература, в общем, – не внешняя «пришлёпка» к жизни (развлекательная или поучительная) и что до текста не существует никакого послания, с которым писатель мог бы обратиться к читателям. А то, что он написал, есть то лоно, в котором он стал впервые действительным «Я», в том числе от чего-то освободился и прошел какой-то путь посредством текста. Мое свидетельство неизвестно мне самому – до книги.

Так вот, то что родилось у автора в результате опыта книги, отторглось моим эстетическим вкусом, напрочь. А он, автор, похоже, считал себя именно «злым дядей» своему посланию.

- Отсутствие героя. Любого. Главного героя или героев, коллективного героя, за которого я поначалу принял подразделение Щуся, но нет – меня и здесь обманули. Единственным героем книги является жизненный опыт автора. Ещё одна цитата:

«Личность – это «крупная мысль природы» М.К. Мамардашвили»

Так вот в «Проклятых и убитых» нет, на мой взгляд, ни одной «крупной мысли природы». Тот же Васконян подан фрагментарно, складывается некий размытый образ. Он должен быть героем книги, но он – эпизод. Нет ни одной личной истории, рассказываемой на протяжении книги. Лёшку Шестакова, судя по авторским намёкам, он списал с себя, так хоть бы о себе написал, ан нет – автор эпопею пишет, ему не до локальностей меркантильных, оне – о глобальном.

- Повествователь. О, здесь совсем всё грустно. Автор парит над временем, пространством, Богом. Вот, вроде бы: сокрушения об оскудении веры, тотальном безверии и тут же Астафьев называет человечество «исчадьем Бога». Как это укладывается вообще вместе? Попытка создания объективного текста вылилась в абсолютный субъективизм. А надо было наоборот и я уверен, что получилось бы.

- Предисловие и комментарии к тексту писал сам Астафьев. Писал хорошо, но… Сколько же желчи, озлобленности, неприятия другой точки зрения, нежелания понимать и слышать кого-либо кроме себя. Здесь и антисемитизм просочился и ненависть к критике. Понять и простить автора можно и нужно, его жизненная позиция объяснима – он прошёл через ад… но, похоже, что частично унёс его с собой.

Скорее всего, я больше не вернусь к этому автору.