Рецензии на книги издательства «Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства просвещения БССР»

"Колесница цивилизации в своем движении подобна колеснице идола Джагернаута: наехав колесом на человеческое сердце, но не такое хрупкое, как у других людей, она, едва запнувшись, уже крушит его и продолжает свой достославный путь. Вроде этого поступите и вы: взяв эту книгу холеной рукой, усядетесь поглубже в мягком кресле и скажете: «А может быть, все это развлечет меня?» Прочтя про тайные отцовские невзгоды Горио, покушаете с аппетитом, а свою бесчувственность вы отнесете за счет автора, упрекнув его в преувеличении и осудив за поэтические вымыслы. Так знайте: эта драма не выдумка и не роман. All is true — она до такой степени правдива, что всякий найдет ее зачатки в себе самом, возможно, в своем сердце."

Париж, вторая половина 1820-ых годов. Первое произведение цикла "Отец Горио" , дальше"Утраченные иллюзии" и "Блеск и нищета куртизанок". Здесь начинается путь Эжен де Растиньяка, который будет раскрываться ещё в 12 книгах Бальзака, и история Обмани-Смерть, или же Вотрена, или же аббата Карлоса Эррера. Много и других персонажей, переплетённых из более ранних работ и получивших здесь развитие.

В произведении широко рисуется власть чистогана, которая попирает совесть, родственные связи, дружбу, камня на камне не оставляя от привычного уклада жизни. Деньги - вот величайшая сила буржуазной эпохи. Деньги компенсируют все недостатки их обладателя. Бальзак в несколько слов наметил костяк сюжета: «Старичок — семейной пансион — 600 франков ренты — лишает себя всего ради дочерей, причем у обеих имеется по 50 000 франков дохода; умирает, как собака». Беззаветная любовь, оказывается неблагодарностью и дочери почтительны со стариком покуда у него есть за спиной капиталы:

"Он видел, что дочери стыдятся его, и раз они любят своих мужей, то он помеха для зятьев. Настало время принести жертву. Старик пожертвовал собой, на то он и отец: он сам себя изгнал из их домов, и дочери были довольны; заметив это, он понял, что поступил правильно. Так совершилось семейное преступление при соучастии отца и дочерей. Явления такого рода мы наблюдаем сплошь и рядом. Разве этот папаша Дорио в гостиной дочерей не имел бы вида какого-то сального пятна? Да и самому ему было бы там тягостно и скучно. То, что постигло этого отца, может постигнуть самую красивую женщину, полюбившую мужчину всей душой: если она мужчине докучает своей любовью, он уходит и, чтобы от нее отделаться, идет на подлости. Такова судьба всех чувств. Наше сердце — это клад: растратьте его сразу, и вы нищий. Мы не щадим ни чувства, когда оно раскрылось до конца, ни человека, когда у него нет ни одного су. Этот отец роздал все. Свою душу, свою любовь он отдавал в течение двадцати лет, а свое состояние он отдал в один день. Дочери выжали лимон, а корку бросили на улицу."

"— Так не приедет ни одна из дочерей?! — воскликнул Растиньяк.— Сейчас напишу обеим. — Ни одна! — отозвался старик, приподнимаясь на постели.— У них дела, они спят, они не приедут. Я так и знал. Только умирая, узнаешь, что такое дети. Ах, друг мой, не женитесь, не заводите детей! Вы им дарите жизнь, они вам — смерть! Вы их производите на свет, они вас сживают со свету! Они не придут! Мне это известно уже десять лет, Я это говорил себе не один раз, но не смел этому верить. На воспаленные края его век скатились две слезы и так застыли. — Ах, будь я богат, кабы я не отдал им свое богатство, а сохранил бы у себя, они были бы здесь, у меня бы щеки лоснились от их поцелуев. Я бы жил в особняке, в прекрасных комнатах, была бы у меня прислуга; было бы тепло; дочери пришли бы все в слезах, с мужьями и детьми. Так бы оно и было! А теперь ничего. За деньги купишь все, даже дочерей. О мои деньги, где они?! Если бы я оставлял в наследство сокровища, дочери ходили бы за мной, лечили; я бы и слышал и видел их. Ах, милый мой сынок, единственное мое дитя, я предпочитаю быть бесприютным, нищим. По крайности, когда любят бедняка, он может быть уверен, что любим сам по себе. Нет, я бы хотел быть богатым, тогда бы я их видел... Хотя, правда, как знать? У них обеих сердца каменные. Я чересчур любил их, чтобы они меня любили. Отец непременно должен быть богат, он должен держать детей на поводу, как норовистых лошадей. А я стоял перед ними на коленях."

Как говаривал Ломоносов: "Кто мил, на том всегда приятен и убор; Хоть правда, что притом и кошелёк неспор". Нельзя не привести касательно этого и пример Бальзака:

"В сравнении с другими можно было назвать ее хорошенькой, а при счастливой доле она бы стала восхитительной: поэзия женщины — в ее благополучии, как в туалете — ее краса. Когда б веселье бала розоватым отблеском легло на это бледное лицо, когда б отрада изящной жизни округлила и подрумянила слегка ввалившиеся щеки, когда б любовь вдохнула жизнь в эти грустные глаза,— Викторина могла бы поспорить с любой самой красивой девушкой. Ей не хватало того, что женщину перерождает: тряпок и любовных писем. Ее история могла бы стать сюжетом целой книги."

В буржуазном мире, где всё продаётся и всё покупается, женщина становится таким же товаром, как и любая другая вещь, как и наёмный труд. Бальзак занимательно отметил, как новые общественные отношения повлияли даже на отношения к женщине:

"Вообразите большие черные глаза, великолепные руки, точеные ноги, в движениях огонь — женщину, которую маркиз де Ронкероль звал «чистокровной лошадью». Нервная утонченность не портила ничем ее красот: все формы отличались полнотой и закругленностью, не вызывая упрека в излишней толщине. «Чистокровная лошадь», «породистая женщина»—такие выражения стали вытеснять «небесных ангелов», «оссиановские лица» :— всю старую любовную мифологию, отвергнутую дендизмом."

Занимательно автор показал, как живительная сила денег, само обладание ими, потенция их потратить на что только вбредёт в голову, открывает все двери, все дороги:

"Едва в студенческий карман попали деньги, как настроение студента поднимается подобно какой-то фантастической колонне, и он возносится на этот пьедестал. Походка у студента сразу делается красивее, он чувствует в себе самом точку опоры для своих действий, смотрит прямо и открыто, его движения быстры; вчера он робок, смирен, готов сносить побои, назавтра сам побьет хоть первого министра. С ним творится что-то неслыханное: он хочет все и может все, в его желаниях сумбур, он весел, щедр и общителен. Короче говоря, бескрылой птице дали размашистые крылья. Студент без денег хватает на лету щепотку наслаждения, как собака ворует кость, преодолев тысячу опасностей, потом грызет ее, высасывает мозг и бежит дальше; но если юноша потряхивает кошельком, где приютились золотые шалые монеты, то он смакует наслаждения, растягивает их, доволен сам собой, витает в небесах, забыв, что значит слово нищета. К его услугам весь Париж. Пора, когда все блещет, искрится и пламенеет; пора разгульной силы, зря пропадающей у женщин и мужчин! Пора долгов и острых опасений, что, впрочем, лишь во много крат усиливает наслаждения! Тот, кто не знает левый берег Сены, между улицей Сен-Жак и улицей Сен-Пер, тот ничего не смыслит в жизни человека!"

Очень красива сцена, когда Вотрен подобно демону-искусителю соблазняет Растеньяка на прибыльное дело, ради которого нужно заплатить совестью. Прилагаю лишь небольшой отрывок:

"А знаете ли вы, что нужно вам при вашем теперешнем размахе? Миллион — и очень спешно, а без него мы с нашей головушкой можем совершить прогулку до сетей в Сен-Клу, чтобы убедиться, есть ли высшее существо. Этот миллион я дам вам.— Вотрен сделал паузу, глядя на Эжена.— Ага! Вы смотрите уже приветливее на милого дядюшку Вотрена. Услыхав слово «миллион», вы стали похожи на молодую девушку, которой сказали: «сегодня вечером»,— и она прихорашивается, облизываясь, как кот на молоко. Очень хорошо."

"Ваших стремлений я не порицаю. Иметь честолюбие, дружочек мой, дано не каждому. Спросите женщин, каких мужчин они предпочитают,— честолюбцев. У честолюбцев хребет крепче, кровь богаче железом, сердце горячее, чем у других мужчин. А женщина в расцвете своих сил чувствует себя счастливой, красивой и оттого предпочитает всем мужчину огромной силы, не страшась того, что он ее сломает."

"Вопрос такой: у нас аппетит волчий, зубки острые, что же делать, как нам добыть провизии в котел?"

Устами Вотрена, Бальзак смеётся над наивностью верующих, ещё надеющихся от начала времён, на высшую справедливость:

"Но что такое, по-вашему, честный человек? В Париже честный человек — тот, кто действует молчком и не делится ни с кем. Я оставляю в стороне жалких илотов, которые повсюду тянут лямку, никогда не получая награды за свои труды; я называю их братством божьих дурачков. Там добродетель во всем расцвете своей глупости, но там же и нужда. Я отсюда вижу, какая рожа будет у этих праведных людей, если бог сыграет с ними злую шутку и не явится на Страшный суд.

В одной сцене мы видим, устами Вотрена, чуть ли не "Атланта расправившего плечи", для которого остальные люди - всего лишь удобрение личного успеха:

"Итак, раз вы хотите быстро составить состояние, необходимо или уже быть богатым, или казаться им. Чтобы разбогатеть, надо вести игру большими кушами, а будешь прижимистым в игре — пиши пропало. Когда среди ста доступных вам профессий десять человек достигли быстрого успеха, публика сейчас же обзывает их ворами. Сделайте отсюда вывод. Вот жизнь как она есть. Все это не лучше кухни: вони столько же, а если хочешь что-нибудь состряпать, пачкай руки, только потом умей хорошо смыть грязь — в этом вся мораль нашей эпохи. Если я так смотрю на человеческое общество, то мне дано на это право, я знаю общество. Вы думаете, что я его браню? Нисколько. Оно всегда было таким. И моралистам никогда его не изменить. Человек далек от совершенства. Он лицемерен иной раз больше, иной раз меньше, а дураки болтают, что один нравствен, а другой нет. Я не осуждаю богачей, выхваляя простой народ: человек везде один и тот же — что наверху, что в середине, что внизу. На каждый миллион людского стада найдется десяток молодцов, которые ставят себя выше всего, даже законов; таков и я. Если вы человек высшего порядка, идите к цели прямо, смело. Но вам придется выдержать борьбу с посредственностью, завистью и клеветой, идти против всего общества."

Просто показана философия буржуазного прагматизма, для которого всё то истинно, что выгодно в данный момент для отдельного лица, желающего получить преимущества. Всё лишнее отбрасывается:

"Могу подать, мой ангел, еще один совет: бросьте считаться с вашими убеждениями и вашими словами. Продавайте их, если на это будет спрос. Когда человек хвастается, что никогда не изменит своих убеждений, он обязуется идти все время по прямой линии,— это болван, уверенный в своей непогрешимости. Принципов нет, а есть события; законов нет—есть обстоятельства; человек высокого полета сам применяется к событиям и обстоятельствам, чтобы руководить ими. Будь принципы и законы непреложны, народы не сменяли бы их, как мы — рубашку. Отдельная личность не обязана быть мудрее целой нации."

Занимательно описано влияние общественного мнения на честолюбцев, готовых от малейших успехов, перешагнуть через родных, и отказаться от былых "заблуждений":

"Он был так молод, так красив, в его нарядности так много вкуса! Заметив, что на него смотрят, чуть не любуясь, он позабыл обобранных сестер и тетку, забыл о добродетельной своей брезгливости. Он видел, как у него над головой пронесся демон, которого легко принять за ангела, тот сатана на пестрых крыльях, что сыплет рубинами, вонзает золотые стрелы во фронтоны на дворцах, наряжает женщин в багряницу и облекает глупым блеском троны, первоначально очень скромные; он уже внял богу трескучего тщеславия с его сверкающими побрякушками, которые мы принимаем за символы могущества. Речь Вотрена при всем своем цинизме запала ему в душу, как в память девушки врезается гнусный профиль сводни, говорящей: «Любви и золота по горло!»"

Небольшая, но довольно верная цитата, известная нам по басне Крылова "Лисица и Ворона", только в более прозаичной форме:

"Для женщин нет большего удовольствия, как вслушиваться в журчание нежных слов. Им внемлет самая строгая святоша, даже в том случае, когда она по своему долгу не может отвечать на них."

Бальзак об искреннем чувстве:

"Что замечательно, так это сила наития, свойственная нашим чувствам. Взять хотя бы самое невежественное существо: стоит ему проявить подлинную, сильную любовь, оно сейчас же начинает излучать особый ток, который преображает его внешность, оживляет жесты, скрашивает голос. Под влиянием страсти даже тупица доходит до вершины красноречия, если не складом речи, то по мысли, и как бы витает в некой лучезарной сфере. Так и теперь: и в голосе и в жестах старика чувствовалась захватывающая сила, какою отличаются великие актеры. Да и все наши лучшие чувства — разве они не поэтические выражения нашей воли?"

Несколько занятных высказываний об отношениях:

"Если женщина говорит молодому человеку, что она несчастна, а молодой человек умен, хорошо одет и у него в кармане лежат без дела полторы тысячи франков, он, наверное, подумает то же, что Эжен, и станет самодовольным фатом."

"Для парижанки так естественно, даже в пылу страсти, оттягивать минуту своего падения, испытывая сердце того мужчины, которому она вручает свое будущее!..Иногда в кокетстве женщины заключено гораздо больше радостей, чем удовольствий от ее любви."

Отличная драма, которой наслаждаешься. Ни Гюго, ни Золя, ни Мопассан не даст читателю такого всеобъемлющего анализа явлений во всей их взаимосвязи и взаимообусловленности как то делает стихийный диалектик Оноре де Бальзак. По поводу Вотрена, может показаться, что это последний негодяй. Но он честнее, откровеннее самого видного банкира (Нусингена) в произведении. Первый наживает состояние на пороках богачей, второй на невежестве и бесправии нищеты.

Новая рецензия на давно прочитанную и любимую книгу. И перечитанную не раз, кстати, тоже

- Генерал, честь имею уведомить вас, что я покидаю крепость: я подаю в отставку.
- Браво! Хотите навлечь на меня подозрения?.. А что вас тревожит здесь, разрешите спросить?
- Моя совесть.

Два брата, две совершенно разные судьбы, и два разных взгляда на жизнь, не соперники, нет, просто разные люди.

Как и многие другие герои этого романа. Кого жаль больше в этой истории, которую можно назвать драмой - Фабрицио, человека, волею судьбы ставшего духовным лицом или Клелию, вышедшую замуж, но не забывшую любимого? Тётушку Фабрицио, даму 37-ми лет (солидный, почтенный возраст для 19 века), вдову, для которой жизнь закончена и участь печальна? Солдат на поле боя, в сражениях при Ватерлоо и потом? Или старую крепость, хранящей в себе мрачные тайны узников?

Напряжённость возникает в романе сразу, практически с первых страниц и не отпускает до финала. Грохот сражений, личные драмы,

политика в литературном произведении - это, как выстрел из пистолета посреди концерта: нечто грубое, но властно требующее к себе внимания;

семейные тайны, танцы и пляски, бегство под вымышленными именами.
Стендаль рисует масштабную картину, делая её запоминающейся, врезающейся в память навсегда.

Ведь забыть этот роман невозможно, как и невозможно дать однозначные ответы на многие вопросы, которые поднимает автор в своём романе. Жизнь, предрассудки, мнение высшего света, целибат (не вступать в брак) у католического духовенства, жизнь женщины-вдовы решившейся взять судьбы в свои руки.

To the happy few - в переводе с английского: "немногим счастливцам". Посвящение заимствовано Стендалем у Гольдсмита (из 2-й главы "Векфильдского священника").

Такими словами роман завершается.

- Почему у вас такой невинно-идиотский вид?
- У меня? Не знаю. На всё воля божья.

Марк Твен подумал, подумал и таки замахнулся на самое святое буржуазного общества - на аристократию и церковь. И конечно, сделал это невероятно увлекательно, довольно необычно и по-хорошему смешно, вписав всё это в историю о молодом человеке, который из своего прогрессивного XIX века попал в далёкий VI век. Его герой даже почти не растерялся, столкнувшись нос к носу с королями, рыцарями, колдунами, фактическим рабством и отсутствием минимальных удобств, присущих его времени. В его голове созрел дерзкий план - совершить бескровную революцию, отринуть существующие институты власти и вывести Англию на более цивилизованный уровень. В конце концов у него ведь было самое мощное оружие - многовековые знания. И пошло-поехало: почта, телеграф, телефон (привет большевикам!), газеты, обучение солдат, совершенствование оружия, железнодорожное сообщение, корабли, улучшение гигиены и т.д.

Разумеется, это был долгий процесс. И нашему герою пришлось столкнуться с огромным множеством трудностей, совершить немалое количество "подвигов", даже воспитать новое поколение незашоренной молодёжи (малочисленное, надо заметить), и самое главное - всё-таки упереться в нежелание этого самого общества меняться к лучшему.

Ей-богу, любимая монархия, даже самая умеренная и любая аристократия, даже самая скромная, оскорбительны; но если вы родились и выросли под властью монархии и аристократии, вы никогда сами не догадаетесь об оскорбительности своего положения и не поверите, если кто-нибудь вам об этом скажет.

Последняя часть романа производит слегка угнетающее впечатление. Тут уже нет той лёгкости и искромётности, которые отличали большую часть книги, напротив - всё печально и безнадёжно, что в принципе понятно, ибо всё к этому шло. Самый финал этой истории такой же быстрый и загадочный, как завязка, а выводы из всей этой истории можно сделать совершенно различные, включая тот, что в аннотации. Практически все мысли, бережно переданные Марком Твеном своему герою, точны, вечны и близки нам по духу (по крайней мере моим они по большей части созвучны). Вот к примеру, о государстве:

Видите ли, я понимаю верность как верность родине, а не её учреждениям и правителям. Родина - это истинное, прочное, вечное; родину нужно беречь, надо любить её, нужно быть ей верным; учреждения же - нечто внешнее, вроде одежды, а одежда может износиться, порваться, сделаться негодной, перестать защищать тело от холода, болезни и смерти.

О религии:

Духовные запросы и величие людей не менее разнообразны, чем их телесные потребности, цвет кожи, черты их лица, и человек нравственно чувствует себя только тогда хорошо, когда он облачён в одежду той религии, которая по цвету, фасону и разуму лучше всего соответствует его духовному складу.

О нашем отношении к миру:

Мы говорим о характере. Глупости: никаких характеров не существует; то, что мы называем характером - попросту наследственность и воспитание. У нас нет собственных мыслей, собственных мнений. Наши мысли и мнения передаются нам, складываются под влиянием воспитания.

О светской жизни и её хронике:

Придворная жизнь так однообразна, что разбивает все попытки внести в неё краски. Лучший и единственный разумный способ - прикрыть повторение одного и того же разнообразием формы: раздевайте каждый раз ваш факт догола и одевайте его в новое облачение из слов. Это обманет глаз; факт покажется вам новым; у вас сложится представление, что при дворе жизнь кипит вовсю. Вы увлечётесь и с аппетитом проглотите всю колонку, не замечая, что ведро супа сварено из одного единственного боба.

Вообще, книгу так и тянет раздраконить на цитаты, уж больно ловко получается у Марка Твена высказываться кратко, ёмко, иронично и главное - по делу. Приведу ещё пару забавных моментов и закруглюсь, пожалуй.

На другой день, чуть свет, я был у источника. Я уже застал там Мерлина, который колдовал с усердием бобра, но не добился даже сырости.

Монахи и монахини жили дружно; объединив свои труды, они совместно воздвигли превосходный приют для подкинутых младенцев как раз на полпути между двумя монастырями.

Ох, неспроста в название этой рецензии закрался оксюморон. Казалось бы как такое возможно, чтобы экшн проявлялся в замедленном темпе? Однако Жюлю Верну это удалось, несмотря на обилие приключений, разного рода ярких событий у героев, повествование ведется все же неторопливо, а иногда даже тягуче - наверное, это самый явный пример того, как изменились времена и люди - мы мыслим быстро, действуем моментально и вообще живем молниеносно. Герои же "Детей капитана Гранта", для нас теперешних, существуют все же будто в немного замедленной съемке. Однако это вовсе не мешает воспринимать их похождения с большим интересом.

Не правда ли, ведь если у меня не будет ни одного недостатка, то я стану заурядным человеком!

Одиссея корабля героев "Дункана" берет свое начало из найденного его хозяевами послания о бедствии в бутылке (довольно популярный в свое время прием). Бросаясь на помощь потерпевшим, семья Гленарван знакомится с детьми попавшего в беду капитана Гранта, а заодно и приобретает случайным образом (хотя я считаю, что случайностей не бывает) неожиданного попутчика - прелестного ученого Паганеля. Вместе им предстоит пройти множество злоключений и приятных приключений, их путь составит из себя полноценную эпопею: чего только стоят кондор, разбушевавшиеся стихии, опасная встреча с Айртоном и туземцы-людоеды. Но, конечно же, все заканчивается чудом и в конце книги нас ждет хэппи энд.
Традиции приключенческого жанра вместе со своей банальностью несут и долю милой, искренней живости, которой так не хватает многим людям в обычной рутинной жизни. Соответственно, "Дети капитана Гранта" прекрасно подходят для чтения и детям, подросткам, и взрослым, не представляющим своей жизни без приключений, пусть даже виртуальных, подаренных книгами.