4 Все дети SLEMa

Михал Цетнаровский, составитель польской антологии «Голос Лема», попытался объединить произведения, проникнутые интонациями Лема (все мы помним, что Лем – это несколько разных писателей, и интонаций у него должно быть несколько), некоторым приближением к основным лемовским темам и, в совсем уж простых случаях, имитацией письма Лема. Настоящая жемчужина сборника, прямо с ходу – это предисловие Яцека Дукая. Дукай – польский фантаст, философ по образованию (учился в Ягеллонском университете Кракова, как и сам Лем) и просто молодец. Первой прочитанной фантастической книгой, вдохновившей его на собственное творчество, стало «Расследование» Лема. Уже пару лет готовится перевод его польского тысячестраничного супербестселлера «Лёд» про, угадайте с трёх раз, последствия падения Тунгусского метеорита (привет, Владимир Сорокин!). Дукай написал, пожалуй, лучшую статью о писателе и его наследии (если можно оперировать такими категориями), что я читал, при этом очень четко ставящую вопросы о востребованности книг Лема в современном обществе и, как вывод, о необходимости такой антологии-трибьюта от современных авторов, часто годящихся Лему во внуки. Приведу основные тезисы статьи:

– ни одна хорошая книга не пройдет безнаказанной, а любой творческий жест одновременно является предметом рыночной игры;
– можно ли в принципе «писать как Лем»? Для этого нужно быть, собственно, Лемом, а такое невозможно логически;
– существует общий для многих мотив раннего неприятия Лема; в Польше и Германии это происходит из-за того, что довольно сложные для восприятия «Сказки роботов» и рассказы о пилоте Пирксе включены в школьную программу;
– вытекающее из предыдущего тезиса: есть писатели, до которых нужно дорастать, причем делать это не единожды – нужно дорастать до них многократно;
– неожиданное препятствие в принятии прозы Лема – его язык: специфичный, в поздний период творчества переполненный научными и наукообразными терминами, рождающий непонимание текста на базовом уровне – его слов и предложений, непреодолимо высокий барьер для читателей эпохи твиттера-инстаграма;
– молодой Лем в наше время писал бы как Питер Уоттс и Грег Иган, представители hardest science fiction.

Словно в ответ на дукаевское сравнение Лема с Уоттсом, составитель Цетнаровский ставит первым художественным номером «Голоса Лема» рассказ Кшиштофа Пискорского «Тринадцать интервалов Иорри», сразу же напомнивший мне уоттсовский рассказ «Остров» – предельно технологичный, сжатый, безэмоциональный, но максимально информативный текст, действительно будто написанный либо роботом, либо существом из очень далекого будущего, в котором само понятие и структура языка необратимо онтологически поменялись. Писал бы в наше с вами время молодой Станислав Лем как Уоттс и Иган, как Пискорский? Возможно, да, ибо настоящий молодой Лем в пятидесятых не особо равнялся на ретрофутуристический для него тогда язык, скажем, Уэллса, а постоянно пытался изобрести что-то свое вплоть до собственных терминов (сепульки!).

После довольно сложного для восприятия рассказа Пискорского думаешь, что это все неплохо, но где же тут, собственно, хоть некоторые признаки Лема? И тут же получаешь «Лунные приключения Князя Кордиана» Рафала В. Оркана – будто по заказу написанную фантастическую юмореску с социальным подтекстом, максимально отвечающую требованиям к трибьюту: стопроцентное попадание в нарратив «Звездных дневников Ийона Тихого». В подзаголовке указано, что это «часть первая и, вероятнее всего, последняя». Но, Рафал, мы жаждем еще приключений Князя Кордиана!

«Кукла» Алекса Гютше предварена эпиграфом из «Расследования» Лема. Эта фраза из эпиграфа сама по себе могла породить целый поджанр фантастики (но это некоторым образом уже сделал «Франкенштейн» Мэри Шелли). Действие «Куклы» происходит совсем в других системах координат, нежели славный лемовский хоррор. С первых строк Гютше удается воскресить ностальгию по ранней космической советской фантастике: у меня на первых страницах возникли в голове, каюсь, не Лем, а «Стажеры» Стругацких, но это не столь важно. Важно, что Гютше попал в волну. А лунная часть рассказа – чистейшая ненаписанная история о командоре Пирксе, в лучших традициях.

«Солнце король» Януша Цырана – чуть ли не магический реализм, но беспощадный к читателю, местами откровенно пугающий, но не страхом от описываемого, а его непонятностью, чуждостью и тому, как эта непонятность опасно близко стоит к уютному домашнему миру молодого героя. Цыран истинно по-лемовски показал невозможность логического объяснения некоторых моментов бытия, даже зашел на территорию, где читатель, традиционно играющий в унисон с главным героем, сидя по ходу повествования у героя в голове и читая все его мысли, в этот раз остается одиноким и потерянным в мире рассказа. Это, несомненно, интересный опыт.

«Космобиотические сказания Доминика Видмара» Филипа Хаки – вновь, как и «Лунные приключения Князя Кордиана», стопроцентно попадают в стиль рассказов о Ийоне Тихом. По сути «Сказания…» – это тринадцать статей из Словаря персонажей неизвестной литературы, что является ссылкой на одно из любимых развлечений Лема (перенятое им у Борхеса) – написание рецензий на несуществующие книги. Кроме того, в рассказе встречается шикарнейший реверанс одному из рассказов о Трурле и Клапауции из цикла «Кибериада», а именно – «Электруверу Трурля». Вот он:

«Это должна быть космическая поэзия с сенсационным действием, исчисленная так, чтобы в ней была речь о метеоритном дожде, путешествии к бесконечности, которое имеет трагический финал; о соперничестве, о крупной афере, совершенной аристократом, о разнузданной несовершеннолетней блондинке-убийце, которую утихомирил героический медик, награжденный орденом, а также о трусливом карлике, драматическом курсе лечения, экологической катастрофе и экологе, сомневающемся в эффективности математического аппарата, которым оценивается масштаб утрат, вызванных катастрофой. Все это должно быть написано шестью строфами по четыре стиха и только словами, начинающимися на букву Л.»

Если хотите узнать, как справилась с таким заданием (а она справилась по всем пунктам) квантовая текстогенерирующая машина ЛЕМУЭЛЬ – вперед!

Завершается польская сборка «Голоса Лема» спорным рассказом Якуба Новака «Рич». Нужно ли было его включать в антологию? Чем руководствовался составитель Цетнаровский? Соль в том, что «Рич» – это рассказ о Филипе К. Дике. Но именно в нём расшифровывается загадочная аббревиатура SLEM. Рассказ хорош именно своей дерзостью, своим взглядом «с той стороны», но ничуть не напоминает слабые попытки других польских авторов сборника написать нечто «прозападное». Если играли в компьютерную игру Californium по мотивам жизни Филипа Дика, то и рассказ вам будет понятен. Я целиком одобряю включение «Рича» в антологию, потому что, наверное, нет в истории фантастики такого великолепного идеологического тандема-антагонизма, как отношения Дика и Лема, и Новак попытался на нескольких страницах слегка показать диковскую сторону этого тандема.

Далее русские издатели по непонятным причинам дополняют антологию почти стостраничной повестью Роберта М. Вегнера «Все дети Барби», в польской версии она отсутствует. Это вновь типичная пост-диковская, насыщенная избитыми ходами и схематичными героями-болванками киберпанк-тягомотина, финал которой с первой страницы очевиден и предсказуем. Вещь непроходимо вторичная и наивная, отдающая худшими заказными новеллизациями каких-нибудь провальных компьютерных игр. Уважаемые издатели, если вы уж вознамерились нарушить план и волю составителя польской антологии, то почему вместо бесполезного Вегнера было не включить хоть одного русского последователя Лема? Гораздо более целесообразным было бы дополнить русскую версию сборника повестью Алексея Корепанова Станция Солярис (2000) – она до сих пор так и не обрела должного книжного издания. Корепанов весьма удачно вживается в роль Криса Кельвина и ведет от его лица рассказ о том, что же произошло после финала оригинального «Соляриса» – признайтесь, наверняка у каждого были поползновения выдумать продолжение истории. С Корепановым можно поспорить, можно обвинить его Кельвина в излишней набожности и истеричности, но истинному лемофилу читать «Станцию Солярис» будет, по крайней мере, интересно. А особо чувствительные читатели просто порадуются возвращению в дивный мир романа.

Финальным аккордом сборника русские составители радуют. Это отсутствующий в польской версии и включенный в английскую антологию Lemistry под заглавием The Apocrypha of Lem рассказ Яцека Дукая (снова он!) «Кто написал Станислава Лема?», использующий прием Сергея Переслегина, когда тот в игровой форме писал псевдодокументальные статьи к томам серии «Миры братьев Стругацких» с позиции историка из далекого будущего, рассматривающего события произведений тома в социально-исторической перспективе. «Кто написал Станислава Лема?» в сатирической форме повествует, о том, что станет в будущем с произведениями Лема, используя иногда пугающие алгоритмы чуть ли не «Голубого сала» Сорокина. «Фиаско» у него издевается над «Магеллановым облаком» и доводит того до самоубийства, а «Маска» переселяется в тело собаки борзой.

БЕССТЫДНАЯ САМОРЕКЛАМА
Мы с лесорубами почти доделали бумажный номер журнала, целиком посвящённый Станиславу Лему. Журнал ОЧЕНЬ богато иллюстрирован новыми оригинальными работами, созданными специально для этого номера. Десять материалов от старых и новых лесорубских авторов, художников, переводчиков и фотографов. Все материалы будут анонсированы вот тут в нашем сообществе https://vk.com/naidi_lesoruba. Ближе к концу июня, надеюсь, получим тираж из типографии.

На Livelib есть несколько людей, которые нам помогали и помогают делать журнал: двадцать один номер (!) за два долгих прошедших года. Спасибо вам, ребята!

Обложка будет вот такая