5 Книга, похожая на камень...

...И камень, похожий на кусок сала. Ворона слетает к камню, который похож на кусок сала, и думает: «Здесь что-то вкусное», но не найдя ничего вкусного, отлетает прочь.
Так начинается «Голем». Более того, в этой притче и заключён весь «Голем», не в буквальном смысле, разумеется, но в мистическом. Сюжет вертится вокруг чего-то эфемерного, невидимого глазу, несуществующего — себя, или счастья, долга, тайных знаний, сверхъестественных сил, или даже чувства собственной нужности кому-то на свете… Возможно, эти поиски символизируют Голема, но Голем в итоге оказывается всего лишь камнем, похожим на кусок сала. Забудьте про него, не было никакого сала. Чтобы ни сулила книга, на ощупь она будет как камень, ничем не напоминая человеческую плоть или сало.

С другой стороны, разве камня не достаточно? Камень — это туманная мрачная Прага с прогнившими улочками гетто, с рухнувшим каменным мостом, с пожарами, тюрьмами и катакомбами. Камень — это притаившиеся мифы, в любой момент готовые вылететь из тёмной подворотни и врезаться в запоздалого прохожего. И стоит только зазеваться, как перед тобой возникнет твой двойник. Или из случайно оброненной фразу вдруг узнаёшь, что забыл большую часть своей жизни — но почему-то никогда не обращал на это внимания... И после неожиданной встречи с прекрасной незнакомкой обретаешь утраченные воспоминания. Или оказываешься в комнате без дверей, но с единственным окном — зарешёченным, и сам становишься своим двойником. Или на улице алхимиков мелькнёт вдруг в тумане таинственный дом, не готовый пока раскрыть тебе свои секреты. Или попав в безвыходное положение, страдая без вестей от друзей, без поддержки и без ободрения, ты встречаешь сомнамбулиста, и пока он путешествует в лунном свете, общаешься с дорогими сердцу людьми. Или, бывает, принимаешь людей, проклятых собственной кровью, готовых убить тебя, себя и друг друга, и не знаешь, кого из них больше стоит жалеть и спасать. Или...
В старых пражских мостовых много камней.
«Голем» — это миф, возведённый на камне. В камне запечатлелась память миллиардов людей, их потаённое мифотворчество и даже самое сердце. Стоит начертать на этом камне слово «жизнь», и камень встаёт перед тобой подлинным големом.

А ещё «Голем» — это мрачная сказка-сон.

Да, да, он прав, он не бредил, почувствовал я; непостижимый дух греха бродит по этим улицам днём и ночью и ищет воплощения.

Как если бы Майринк был прямым потомком Гофмана и старшим братом Лавкрафта, Камю и Кафки. Кажется, с последним он даже жил в одном городе и под одним небом. Не из этой ли почвы произрастают общие для их творчества корни? Не правда ли, многим из нас Прага в их исполнении кажется пугающе знакомой, и именно из-за этого сладкого ужаса в ней так хочется побывать? Роман начинается как сон и сном же оборачивается в конце; всё зыбко, полуреально, полумифично, на грани недоверия к самому себе. А ещё тревожно-печально, как вера в призрака умершего в младенчестве близнеца. Но в Големе призраков нет... Наверное, нет.
Я не обладаю достаточными знаниями о тайных знаниях, поэтому кроме Каббалы не увидела знакомых мотивов, которые вывели бы для меня повествование на новый уровень, где миф тесно переплёлся бы с композицией. Персонаж из еврейских мифов, одно из таинств Каббалы — вынесенный в заголовок голем, — является очевидным кирпичиком (камнем) в фундаменте композиции. Сюжет вертится вокруг голема видимого — героя городских легенд, которому приписывались страшные преступления, — и голема невидимого, которого читатель узнаёт под именем Атанасиуса Перната, главного героя — да ещё и резчика камней по профессии. Он, несмотря на всю свою человеческую природу (впрочем, читатель может её лишь предполагать), является несомненным големом, ведь он был сконструирован из обломков самого себя, в которые неведомым, а потому сверхъестественным образом вдохнули жизнь. Когда я стала прозревать подлинную природу главного героя, для меня перестал быть удивительным факт, что големы видимый и невидимый оказались двойниками. И почему второй в итоге всё-таки смог одолеть себя в первом.
Такие туманные реплики могут лишь запутать, да и не всем интересен голем. Но ведь были ещё в книге катакомбы под Прагой, гипноз, предназначение, чудо, проклятая кровь, сновидения и сомнамбулизм, книга Иибур, зёрна, символизирующие ответы жизни и смерти, театры марионеток, злодей-окулист, сводящая с ума тюремная изоляция от внешнего мира, лунатик-убийца, городские легенды... И всё это страшно интересно.

И, наконец, сами герои. Были в книге и свой пророк, и свой дьявол, и свой святой, и свой апостол, и каждый из них совершал поступки, свойственные названной роли. Гиллель по духу своему — пророк, носитель тайного знания на тайной вечере жизни. Он спасает заблудшие души и возвращает мёртвых духом к жизни — чем не мессия? Вассертрум — сущий дьявол, хотя и не тянет на падшего ангела, но с определённой точки зрения достоин сочувствия не меньше; во всяком случае, не меньше, чем все те, кому он причинил зло. А Харусек со своим разящим мечом мстительного архангела остался всё же человеком, следующим чувству долга, претерпевающим лишения ради него и видящим в его исполнении единственный смысл жизни, — он был почти святым, он был «Иннокентием»: лат. Innocentius — «невинный». И, наконец, апостол Пернат, один из учеников мессии Гиллеля, его последователь и почитатель, обретающий в словах пророка истину и просветляемый ею, умеющий не только творить чудеса, но и, самое главное, — видеть их вокруг себя. Впрочем, он тоже может считаться мессией, ведь он Athanasios — от греч. «бессмертный». Аналогию можно продолжить, ведь в книге ещё полно персонажей, но что-то мне подсказывает, что Майринку она не пришлась бы по душе, и зря я вообще её затеяла (ощущение вызвано тем, что если бы Майринк хотел на что-то такое намекнуть, он бы намекнул).

Более того, есть у меня ещё один камень, который я не могу не бросить в огород композиции, — камень этот никому не поможет, но он настолько понравился мне, что я не могу об этом не написать. У книги есть ещё одна, очень тонкая аллюзия на миф о големе; а может быть, и нет её, и я нафантазировала себе эту связь — в эпизоде, когда оказывается, что кто-то случайно надел шляпу Атанасиуса Перната и буквально почувствовал себя в его шкуре, проживая одной лунной ночью его жизнь. Казалось бы, ну что такого, игры подсознания, правдоподобные сны, возможно, сомнамбулизм или, как минимум, дурное влияние лунного света. Но с другой стороны, эта ситуация кажется мне довольно логичной: ведь как жизнь в голема вдыхает начертанное у него на лбу рукой бога имя, так и в безымянного персонажа вдохнули жизнь Перната его именем, начертанным на подкладке внутри его шляпы. И тогда, чтобы понять «Голема», нужно решить для себя, сон это был или чудесная явь. Если «сон», то это история о том, как безымянному герою приснилась жизнь его двойника — человека с его лицом, но другого, жившего в другое время, по другим законам, другими чувствами, — и тогда это мучительное бегство от собственной жизни (пусть даже он нашёл обладателя имени, реального человека). Психологический роман с закосом под мистику, не более.
Но если это «чудесная явь»... Тогда история повествует о том, как майстер Пернат хотел стать счастливым и как весь мир пошёл ему навстречу. И был это человек, которым владела его душа, и был он бессмертным волшебником, способным высечь из камня возлюбленную или обеспечить её чудесами до самой смерти, и был он хозяином мифов, и был он повелителем голема, и был он камнем.
Что выбрать: сон или явь?

Что выбрала бы ворона: камень или сало, которое на самом деле было бы камнем?