3.5

Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
«Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья…» (Г.В. Иванов)

Аннотация, как всегда, заманивала, зазывала, завлекала, завораживала, и я попалась – не без надежды на роскошное книжное приключение, но и не без некоторого опасения, что надежды могут и не оправдаться. Историческая канва, алхимия, зеркала, карточные игры, авантюристы, битники, чья-то поэтическая заумь, легкая детективная линия, игры со временем, некоторая доля мистики – все вместе это обещало более чем приятное развлекательное чтение, и в целом, можно сказать, мне повезло. Это оказался тот случай, когда попаданство было вполне удачным: с первых же страниц я погрузилась в тщательно сконструированное пространство текста, в котором, как казалось, всего было в меру, и всё, казалось бы, было предусмотрено словно специально для меня. Но ближе к середине «сделанность», «конструкция», а потому искусственность, постановочность и даже некоторая театральность происходящего заставляла меня думать, что текст задумывался скорее как кино, как смена зрительных рядов, а не как воплощение важного для автора смысла. Я не почувствовала в нем внутренней идеи, писательской пассионарности.

В этой книге все что-то ищут и идут по следу друг друга, что создает и динамику, и переключение: Кёртис, не сразу догадываясь, зачем, ищет Стэнли, Стэнли, не понимая, что его так заворожило в томике странноватых стихов, разыскивает Уэллса, Гривано пытается обнаружить секрет изготовления венецианских зеркал. Попутно происходит множество разнообразных событий, вплетенных в историческое время, а герои обсуждают разные факты, открытия, книги, философские системы, соответствующие хронотопу, что изредка создает приятный эффект погружения, особенно в линии Стэнли. И «тексты в тексте» в ретроспективе отражаются друг в друге, поэтому стихи становятся все более понятными по мере того, как мы погружаемся в историю Гривано, а диалоги – по мере того, как мы узнаем о жизни Стэнли.

Центральной в этом текстовом карнавале, видимо, задумывалась линия Гривано, но она как раз произвела на меня наименьшее впечатление. Когда-то давно в одном из музеев, посвященных детским игрушкам, я была на выставке миниатюрных макетов, с детальной точностью восстанавливающих в исторической перспективе внутреннее убранство домов, ремесленных мастерских, торговых лавок, таверн, прачеченых, пекарен и прочего. Крошечные фигурки вещей и людей, выполненные с неимоверной тщательностью, заставляли меня подолгу рассматривать ушедшую повседневность, ловя в ней всё новые и новые детали. Эта часть книги чем-то напомнила мне такую реконструкцию – тысячи старательно и аккуратно сделанных деталей, но... не более того. Читать ее было все равно что смотреть постановочный фильм BBC о XVI веке: красивые ландшафты, много персонажей, реалистично воссозданные нюансы интерьера, костюмов, манер, рецептур еды и т.д., но все вместе немного лубочно, топорно.

Линия Стэнли казалась мне похожей на фильмы итальянского реализма, и я представляла ее себе в контрастных черно-белых тонах, с ноткой богемности, риска, невнятной тревожности и до конца не объяснимой многозначности и лёгкой демоничности каждого героя. А линия Кёртиса показалась и вовсе банальной: взятая отдельно, она вообще не смогла бы претендовать на читательское внимание. И хотя книга задумывалась, видимо, как перекличка, наложение жизней, событий, судеб и текстов, резонанса не получилось, и под конец мне было откровенно скучно и даже жаль автора, потратившего тринадцать лет жизни на продвижение своего опуса в жизнь. Мне почему-то кажется, что такой книге трудно стать событием чьей-то жизни. И даже событием текста.