3.5 Впереди долгая осень

Кто-то должен разбавить атмосферу всеобщего умиления, царящую вокруг этой книги, и я попробую. Почему-то все считают «Вино из одуванчиков» легким, безмятежным и жизнеутверждающим произведением. Но мне за этим залитым солнцем фасадом, на котором каждая щербинка так нежно и талантливо описана, видится что-то очень печальное.

В первую очередь ощущение «что-то здесь не так» вызывают совершенно неправдоподобные дети. Я знаю, что Брэдбери про детей писать умеет, так что здесь это, видимо, осмысленный прием. Каждый ребенок в книге — просто ходячая метафора, чистый отумизм, помещенный в живой и дышащий мир. Как будто в голове у этого ребенка поселился стареющий человек, которому позволили ему прожить одно счастливое лето из его воспоминаний.

А вот старики здесь куда живее, и все становится на свое место, если на минутку задуматься: а не о них ли эта книга? Не оттого ли так отчетливо звучит в ней мотив утраты?

Мир «Вина из одуванчиков» принадлежит детям. Старики же в нем знают свое место — а если нет, то автор им обязательно его укажет. Их время ушло, им остается только отдавать себя будущим поколениям — и эта мысль прослеживается из рассказа в рассказ. Жутче всего она выражена в истории миссис Бентли — у той дети очень символично отбирают все, что составляло ее жизнь, а затем заставляют признать, что никакой жизни-то и не было.

История про машину счастья отчасти о том же: эй, чувак, ты уже взрослый, у тебя семья, завязывай с мечтами. А те старушки-сестры с их автомобилем? Ишь чего удумали, сидите дома.

Хайяо Миядзаки, которому тоже хорошо удавались солнечные миры детства, как-то сказал: "Ностальгия — это самая распространенная человеческая эмоция. Ведь жизнь — это непрерывная череда потерь". Брэдбери, пожалуй, пишет о том же. Так что представление о том, что "Вино из одуванчиков" — одна из самых светлых и позитивных в мире книг, видимо, навсегда останется для меня неразгаданной загадкой.