5

Это было странное, удивительное чтение. Очень заметно, что это именно дневник, неадаптированный: разрозненные заметки, часто с большими пропусками по времени, не предназначенные для чьего-то прочтения. Невозможно по ним составить картинку жизни автора - где он, что с ним происходит. Воспринимать сложно, много сокращений, много людей, к тому же без контекста часто вообще непонятно, о чём речь. И получается, что в процессе чтение вроде ни о чём, а на выходе получаешь потрясающий срез эпохи!

Я вообще о Чуковском не знала ничего, кроме того, что он автор детских стихов. А он, оказывается, был литературоведом, говорил на нескольких языках и писал многочисленные исследования творчества Некрасова, Блока, Андреева, Уитмэна и т.д., много переводил с английского, редактировал и комментировал чужие работы.

Дневник представляет огромную ценность для историков и искусствоведов, так как содержит множество бытовых наблюдений за известными творческими людьми своего времени. Меткие замечания и едкие комментарии Чуковского иногда поражают. Очень странно смотреть на людей, давно превратившихся в символы, в персонажи истории, с обычной, человеческой точки зрения, удивительно узнавать, что Горький был двуличный, Зощенко жутко боялся властей и не умел "хлопотать", что Гумилев - "Сальери, который даже не завидует Моцарту" (Блоку). Много примет эпохи: как арестовали знакомых - как за них хлопотали и их выпускали, как нечего было есть, как сжигали мебель, чтобы согреться, как произведения кидали от одного цензора к другому, из одного учреждения в другое, и что разрешает ГУС, запрещает Гублит и наоборот...

Жутковато узнать про травлю Чуковского, но порадовала взаимовыручка писателей, которые отстаивали друг друга и в итоге книги, пусть и с огромным запозданием, всё-таки выходили.

При этом, несмотря на все тяготы, на голод, нужду, на необходимость постоянно бегать и выбивать пайки для голодающих литераторов и их семей, в 1924 году Чуковский пишет, что становится "восторженным сторонником Советской власти. Власть, которая раньше всего заботится о счастьи детей и рабочих, достойна величайших похвал". И ещё, несколько лет спустя:

Поговорив на эти темы [советская цензура], мы всё же решили, что мы советские писатели, т. к. мы легко можем себе представить такой советский строй, где никаких этих тягот нет, и даже больше: мы уверены, что именно при советском строе удастся их преодолеть.