4.5

Итак, я дочитала “Обладать”.

Если это и не подвиг, то всё же что-то героическое в этом есть.
В первых 10-20 страницах тебя закидывают именами литераторов, из которых ты не узнаешь почти никого. А ссылки не внизу страницы, а в конце книги. Я их посчитала - 75, а внутри каждой ссылки еще пяток ссылок на друзей, врагов и других мифических тварей. После нескольких десятков заглядов в ...конец, да еще пару дюжин запросов к дядюшке Гуглу во мне стало нарастать глухое раздражение.

Наверное, думаю я, все эти восторженные отзывы написаны литературоведами и филологами. Но я не так-то легко сдаюсь, особенно в игре. Не люблю проигрывать. Читаю дальше, но уже и перевод раздражает. Нашла книгу на английском (Кстати, в английском издании вообще нет никаких ссылок. Наверное, ожидается, что англичане глубоко подкованы в германо-скандинавских мифах и легендах).

И тут у меня вообще поехала крыша.
Мистер Падуб в оригинале Ash, что можно перевести двояко: как ясень, так и пепел, что очень символично и отсылает ко многим мифам и легендам, с которыми, как с зеркалами, леди Антония играет с нами в оптические эффекты в течении всего романа . А падуб это совсем другое растение. Вот оно:

И я нашла только одно упоминание, почти в конце книги, которое может быть каким-то намеком. Да нет, не может быть, а точно намек: в книге нет ни одной точки или запятой без намекa.
Мортимер Собрайл в оригинале - жнец. Тут уж шутка переводчиков, наверно. Беатрис Пуховер - Nest, гнездо (ОК, можно притянуть пух в гнезде). И так далее и тому подобное. Я обрадовалась, когда обнаружила послесловие переводчиков в моем издании книги. Надеялась, они объяснят, зачем это сделали, но увы...

И так вот я продиралась треть книги. Она меня мучила, раздражала, издевалась над моим невежеством, дразнила, и бросала от полнейшего неприятия к подспудному восхищению. Антония Байетт создала два богатых литературных наследия а la викторианской эпохи. По всей книге рассыпаны искры, алмазы, сапфиры ее таланта. И это пробивалось даже сквозь мое раздражение. Это было, как разгадывание сложнейшего кроссворда, расспространяющегося во все измерения. Я бросалась от русского к английскому и обратно. И тут уж я стала заодно восхищаться переводчиками. Это ж надо было еще перевести стихи (и очень даже близко к тексту), сохранить разную стилистику Кристабель и Ясеня, то бишь Падуба – и, надо признать, это сделано мастерски, виртуозно.

Я потратила уже много буковок, чтоб описать мои мучения. Но поверьте, это было действительно мучительно долго. И, к сожалению, многих все-таки оттолкнуло. Я благодарна LL друзьям, которые поддерживали и советовали еще чуть-чуть продержаться.

А потом вдруг поехало-полетело. Я перестала сопротивляться и сначала на интелектуальном, а потом уж и на эмоциональном уровне, я действительно прониклась книгой. Герои ожили, тут уж и детектив и квест и любовь... И мисс Антония легко жонглирует всей этой фантасмагорией жанров, отзеркаливаний, параллельных сюжетов, которых не два и не три, а в конце ну прям Агата Кристи с разбором полетов на закуску.

Хотелось бы завершить свою рецензию цитатой из книги, которая во многом описывает трансформацию моего восприятия этого произведения.

Бывает чтение по обязанности, когда знакомый уже текст раскладывают на части, препарируют, – и тогда в ночной тишине призрачно раздаются странно-мерные шорохи, под которые роится серый научный счёт глаголов и существительных, но зато не расслышать голосов, поющих о яблочном злате. Другое, слишком личное чтение происходит, когда читатель хочет найти у автора нечто созвучное своему настроению: исполненный любви, или отвращения, или страха, он рыскает по страницам в поисках любви, отвращения, страха. Бывает иногда – поверьте опыту! – и вовсе обезличенное чтение: душа видит только, как строки бегут всё дальше и дальше, душа слышит лишь один монотонный мотив…
Однако порою, много, много реже, во время чтения приключается с нами самое удивительное, от чего перехватывает дыхание, и шерсть на загривке – наша воображаемая шерсть – начинает шевелиться: вдруг становится так, что каждое слово горит и мерцает пред нашим взором, ясное, твёрдое и лучистое, как алмазная звезда в ночи, наделённое бесконечными смыслами и единственно точное, и мы знаем, с удивляющей нас самих неодолимостью, знаем прежде чем определим, почему и как это случится, что сегодня нам дано постичь сочинение автора по-иному, лучше или полнее. Первое ощущение – перед нами текст совершенно новый, прежде не виданный, но почти немедленно оно сменяется другим чувством: будто всё это было здесь всегда, с самого начала, о чём мы, читатели, прекрасно знали, знали неизменно, – но всё же только сегодня, только сейчас знание сделалось осознанным!