3.5 Как волка ни корми, а щепки летят (или Коготок увяз — потехе час)

Сначала замечания по поводу чтицы — манера чтения и особенности голоса сразу напомнили уважаемую дикторшу Татьяну Миткову, которая какое-то время вела раздел новостей на НТВ. Сходство это заключается в каком-то неуловимо-распознаваемом оттенке тревоги и напряжения, которое происходит даже не от самого содержания читаемого, а просто в силу голосовых характеристик. Какая-то педалированая драматизация вкупе с назидательно-нравоучительными оттенками, усиливаемые ещё и самим содержанием романа Дефо — что поделать, начало XVIII века, цветистые выспренние выражения и торжественно-манерный стиль, едва ли не барокко/рококо/ампир и прочие вычурности. Отсюда происходит и общее напряжение и тревога, исходящие от книги.

Другая отличительная черта уже самой книги — слишком много нравоучительства и морализаторства, причём сама героиня романа, от чьего лица и ведётся рассказ, совсем не отличается избытком благочестия и скромности — по крайней мере, саму себя она то и дело называет шлюхой (видимо не имея целью употребить этот термин в оскорбительном для себя смысле, но просто называя своими именами свой образ мыслей и жизни).

Довольно странными в этом контексте выглядят довольно часто встречающиеся в тексте обвинения в адрес тех мужчин, которым она не отказывала в близости и постели — сама надевает на себя дезабилье и буквально убеждает мужчину в своей готовности оказать ему любую услугу, а потом следуют абзацы с упрёками и обвинениями...

Вообще, сама главная героиня оказывает двойственное впечатление. На первый взгляд, это совершенно беспринципная женщина, которая, сначала выйдя на дорогу зарабатывания средств на своё выживание торговлей своим телом и переходя затем на содержание то одного, то другого мужчины и бросив при этом (ну, по крайней мере, оставив и затем практически не интересуясь их судьбами) своих многочисленных детей — вместе с этим то и дело сокрушается о греховности своих поступков и деяний, но между тем и деяния и поступки эти, и сам образ жизни её остаются долгое время неизменными. И всё это морализаторство так и кажется простым манерничанием перед кем-то, жалкой попыткой создать хорошую мину при плохой игре. Но ведь, в принципе, историю эту она держит втайне практически от всех и всяких людей, т.е. ей как бы и незачем актёрствовать в морализаторстве, разве что самого Бога она может страшиться (а мы помним, что книга написана в начале XVIII века и времена тогда были весьма богобоязненные — что мало что меняло с точки зрения распространённости греховности и порочности...).

Ну, а то, что с возрастом (и ближе к концу романа) наша героиня помудрела — так ведь понятно, что с возрастом даже самые красивые дамы выходят в тираж и теряют конкурентоспособность. И всё равно, даже помудрев и уйдя, так сказать, на покой (т.е. обзаведясь семьёй и успокоившись), мадам отличается чрезвычайной меркантильностью и крайним златолюбием, а кроме того не прочь приврать или как минимум умолчать о многом, что было в её жизни. Вплоть до того, что сознательно преследует брошенную ею самой дочь и по сути допускает её насильственную смерть от рук своей "подельницы".

История эта безусловно полностью принадлежит веку XVIII, однако если отбросить всякий внешний антураж, то всё остальное остаётся неизменным и теперь, разве что многое стало более откровенным и менее осуждаемым и порицаемым.

Немного тяжеловат стиль, но тут уж ничего не поделаешь, такие были тогда литературные приёмы и формы. А так — вполне приличная книга, часто было просто интересно.