3.5

Удивительный слог и яркие образы, мысли хорошие и изложены хорошо. Сюжет несколько повторяет себя, но это можно рассматривать и как недостаток, и как достоинство - тем, кто ненавидит коммунизм, справиться с этим будет легче.

Платонов, посредством честного изображения персонажей, не оставляет на нем живого места. Полоумные юродивые дурачки получили власть и понятия не имеют, что с ней делать (даже когда им кажется, что знают). Они без притворства рассуждают о судьбе человечества, но это их совсем не красит - эти люди не на своем месте. Когда очередной из них начинает философствовать, то от страниц хочется бежать без оглядки.

Чаще всего, автор косвенно описывает ужасы времени (учитывая "травяное" питание чевенгурцев и общий настрой "прочих", их было намного больше), и это только подчеркивает удушливую безысходность. В лучших традициях мастеров саспенса, всё самое неприятное приходится представлять самому под заунывный бубнеж голожопых революционеров.

Несложно понять, почему книга вызывает столько споров и кто-то даже умудряется воспринимать её как прокоммунистическую - Платонову удалось обрисовать этот мерзкий пейзаж без эмоций. Читателю хочется верить в гг - христоподобного Сашу, и тут уже политическая позиция читателя определяет - получится это, или нет. Чувствуется, что сам Платонов очень сильно хотел верить в этих героев, благодаря чему сатира и получилась настолько едкой, - прожигающей до самых глубин разочарования автора.

Очень понравилась лирическая вставка про Сербинова, которого из Москвы посылают в Чевенгур узнать о состоянии местных дел. В ней другая атмосфера, отчасти потому что здесь фоном служит город, а в центре - умеренная жизнь псевдоинтеллегента.

Странно-счастливая женщина сошла на Театральной. Она была похожа на одинокое стойкое растение на чужой земле, не сознающее от своей доверчивости, что оно одиноко. Сербинову сразу стало скучно в трамвае без нее; засаленная, обтертая чужими одеждами кондукторша записывала номера билетов в контрольный листок, провинциальные люди с мешками ехали на Казанский вокзал, жуя пищу на дальнюю дорогу, и электромотор равнодушно стонал под полом, запертый без подруги в теснинах металла и сцеплений. Сербинов соскочил с трамвая и испугался, что та женщина навсегда исчезла от него в этом многолюдном городе, где можно жить годами без встреч и одиноким. Но счастливые медлят жить: та женщина стояла у Малого театра и держала руку горстью, куда газетчик постепенно складывал гривенники сдачи.

Персонаж этот настолько неоднозачный, что остается только жалеть, что Платонов не уделил ему больше внимания. Кстати, с ним же происходит одна из наиболее фрейдистких сцен (осторожно, спойлер):

Софья Александровна повернула к Симону свое вдруг опечаленное лицо, будто боясь страдания, она или поняла, или ничего не сообразила. Симон угрюмо обнял ее и перенес с твердого корня на мягкий холм материнской могилы, ногами в нижние травы. Он забыл, есть ли на кладбище посторонние люди, или они уже все ушли, а Софья Александровна молча отвернулась от него в комья земли, в которых содержался мелкий прах чужих гробов, вынесенный лопатой из глубины.

Мне понравилась эта смелость Платонова, нравится, что как большой художник он иногда дает знать нам чуточку больше, чем необходимо для повествования, словно приглашая нас самих исследовать этот мир. Очень жаль, однако, что в этом случае с исследованием не заиграешься - беседовать мысленно с "Копенкиными" и "Пиюсями" нет никакого желания. Только расстреливать.

P.S. Для тех, у кого остаются сомнения на счет взгляда самого Платонова, предлагаю перечитать это место:

А ночью матрос Концов, которому не спалось от думы, просунул дуло винтовки в дверной просвет и начал стрелять в попутные огни железнодорожных жилищ и сигналов; Концов боялся, что он защищает людей и умрет за них задаром, поэтому заранее приобретал себе чувство обязанности воевать за пострадавших от его руки. После стрельбы Концов сразу и удовлетворенно уснул и спал четыреста верст...