0 Мир как открытая книга

Роман П. Вайля «Гений места», наверное, можно читать по кругу и бесконечно, словно непрерывно совершая многослойное внутреннее кругосветное путешествие: калейдоскоп интеллектуальных впечатлений начинает кружить голову, можно немного передохнуть, не читая, а потом двинуться дальше. Об их с А. Генисом книгах С. Довлатов выразился примерно следующим образом: читаешь – и кровь носом идет, до чего, оказывается, интересно жить! Все сплетено в тугейший кокон текстов, цитат, смыслов, значений, прочтений, толкований, осмыслений, воспоминаний, имен, названий, одно речью перетекает в другое – не останавливаясь, по ходу, прогулочным шагом, никуда особенно не спеша, но и нигде надолго не задерживаясь, по-гидовски несколько монотонно прочитывая загадочные и неведомые (мне, читателю) городские улицы, площади, здания, пейзажи, истории.
Начинаю читать главу о Буэнос-Айресе, городе Х.Л. Борхеса, ржу: «Говорят, в Буэнос-Айресе двадцать тысяч русских. Пока еще двадцать тысяч. …Здесь все еще выходит монархический еженедельник "Наша страна", из которого я когда-то увлеченно вырезал заметки: "В провинции Корриентес возвращавшиеся с поля хлеборобы заметили удава и вступили с ним в борьбу. Удав защищался и отнял у одного крестьянина топор". Погруженная в российское прошлое и аргентинское настоящее, "Наша страна" не заметила перемен на родине и долго продолжала борьбу с коммунизмом и советской властью - может, прозорливо борется и теперь».
Буквально через абзац – вздыхаю: «Душераздирающее зрелище - демонстрация на Пласа-де-Майо, она там устраивается каждый четверг в полдень: на площадь выходят матери, жены, сестры так называемых "пропавших без вести", "исчезнувших" - на самом же деле убитых в "грязной войне". Просто убивали их тайно, заливая бетоном, сжигая, сбрасывая с самолетов в море. Снова похоже. Аргентина – единственная страна, в которой "грязная война" не метафора, а исторический термин:1976-1983 годы - калейдоскоп диктаторов, казни, пытки, аресты, под окнами "черный сокол", кузен "черного воронка". Такое ушло, но сотрясения, уже бескровные, продолжаются».
А дальше, где уже о Борхесе и танго, - перечитываю снова и снова:
«Но, ни годам, ни смерти не подвластны,
Пребудут в танго те, кто прахом стали.
Не об утомленном ли солнце, светившем любому из нас, это сказано?..»
По моему давнему убеждению цитата в тексте должна быть короткой, как выстрел, чтобы не заменять собой мысль, но пробуждать ее. Читать книгу Вайля очень трудно в одиночестве, не цитируя ее друзьям, а густота текста делает цитаты музыкальными фразами, которые необходимо просто учить. Как стихи, как иероглифы.
«Кажется, единственное, что заботило Борхеса на протяжении всей его шестидесятилетней писательской карьеры, - внятность. Он осуждал лексическую изощренность, считая красноречие препятствием к доходчивости, и скептически относился к усложненным интерпретациям своих сочинений. Откликаясь на слова одного из толкователей - "чтобы проникнуть в смысл борхесовского творчества, необходимо знать всю литературу и всю философию", - он сказал: "В таком случае я сам никогда не пойму своих произведений..." Борхес с наслаждением вспоминал Монтеня: "Он говорит, что если находит трудное место в книге, то пропускает его, потому что видит в чтении род счастья"».
В такого рода счастье погружен и сам автор, со сверхъестественной эрудицией считывающий культурные коды городских ландшафтов. Великодушно он дает сделать глоток своего счастья и нам, показывая, что любое произведение предстает в своей полноте только в акте его со-творческого постижения воспринимающим, что напрямую может быть отнесено и к творению божественному.