5 Зелёный — цвет страха

— От страха был совсем белый. Или зеленый? — спросил он, натянуто улыбаясь и глядя на свои руки. — В общем, цвета страха.
Л.Ф. Теллес, «Консультация»

Меня искушает возможность написать краткий отзыв на каждый из рассказов. Нечто подобное есть во вступительной статье, но она так легкомысленно отравила мне всё удовольствие от чтения, что я сдерживаюсь и не хочу следовать её примеру. Лучше поупражняюсь в обобщениях.

И главное общее, что есть во всех кроме одного рассказах, — это зелёный цвет. Он поразителен, поразительно и его восприятие, которое преподносит нам автор. Это цвет страха. Только в рассказе «Крысиный семинар» он меняется на серый — да и то, вероятно, потому, что зелёных крыс не существует. Пока.

Стоит обратить на это внимание, как зелёный повсюду мерещится и подспудно внушает тревогу. Неспроста ведь были и смерть в зелёном саду, и смерть в зелёном лесу, и зелёные страдающие глаза, и зелёные, отрицающие смерть волосы, и зелёные одежды — вестницы разлуки, и зелёная веточка в клювике мёртвой птицы. Больше всего герои страшатся двух вещей: смерти, полной сожалений, и собственного прошлого. Они открывают шкатулку памяти, перебирают потрескавшиеся, щербатые бусы и каменья воспоминаний, сожалеют или находят новые оправдания, им мучительно стыдно от того, как они провели свою жизнь. Чаще всего они не могут перестать думать о моменте, который мог бы изменить или изменил всю их жизнь, потому что они поступили неправильно. В сборнике достаточно рассказов, чтобы вы нашли грех себе по душе. Грех — это, пожалуй, сильно сказано, «неправильный поступок» будет точнее. Да и не всегда дело в беспокойной совести, иногда тревога безотчётная, нервная, неконтролируемая, и тогда мучительными становятся попытки отыскать момент, когда всё пошло не так. Иногда люди даже не осознают, что они натворили. В сборнике достаточно рассказов, в каждом из которых заключена своя история.

В книге нет однозначного осуждения и разделения на чёрное и белое, она так же многогранна, как и сама жизнь, но всё же мне хотелось бы думать, что автор не только вскрывает перед нами обуглившиеся человеческие души во всей мрачности последствий их эгоизма, но и грустно пожимает плечами, как бы говоря, что эти души не могли не гореть. Я малость туманно выражаюсь, но это лишь потому, что у меня после книги сознание перевернулось с ног на голову и всё ещё не хочет нормально ходить по земле, мне приходится справляться в одиночку. Поэтому возьмём для примера два рассказа —«Крысиный семинар»и «Перед зелёным балом», и даже обойдёмся без спойлеров. В обоих рассказах мы лицезреем попустительство и потакательство себе («О, блюда из кошек — настоящие деликатесы!» и «Бал важнее всего, даже смерти!»), но настроение в них совершенно разное. В первом рассказе людской эгоизм привёл к равноценному возмездию, а во втором — эгоизм скорее является способом борьбы с разочаровывающей реальностью. Возможно, герои Теллес просто пытались выжить? И вот к чему это приводит.

К моему глубочайшему сожалению, сборник не авторский, а издательский. Интересно, кто и по какому принципу занимался его составлением? Возможно, этого человека так же вела зелёная путеводная нить? Сожалею я не о том, что авторская концепция сборника была бы намного интереснее, а о том, что проще разгадать авторский замысел, чем замысел составителя. И уж совсем мне печально от того, что рассказы стоят без годов написания или хотя бы публикации. Можно было бы насладиться возрастающим мастерством писательницы, а так остаётся только гадать. Например, «Рождество в предместье» и «Чёрные “классики”» выглядят так, будто их написал любитель, а «Жёлтый ноктюрн» и «В сауне» — профессионал. Остальные рассказы можно выстроить по предполагаемой хронологии, и где-то я даже возможно угадаю, но как узнать наверняка? Если бы сборник назывался «Избранное», то я бы сказала, что он составлен безукоризненно. А так — грустно промолчу.

Но у меня ещё остались слова. Например, эти два — тонкий психологизм. Что бы это значило? Психологизмом болела в начале XX века британская литература, то есть задолго до Теллес. Писательница часто использует приём «потока сознания», иногда спутанного, иногда последовательного, но в целом оставшегося не более чем приёмом (в отличие от произведений той же Вирджинии Вулф). В 1960-е годы психологизмом болела уже вся Западная Европа, так что вряд ли я ошибусь, если предположу, будто вместе с нею выросла на британской литературе и Лижия Фагундес Теллес. Её рассказы действительно отличаются поразительным пониманием человеческого сознания и механизмов процессов, протекающих в нём. Она выстраивает ситуации (иногда даже не выстраивает, а берёт прямо из жизни, приправляя щепоткой «ирреальности») — и разворачивает для нас той стороной, которой мы раньше не видели и даже не предполагали. Видимо, за это и за композиционные приёмы писательница получила в награду это определение — «тонкий психологизм».

В некоторой тревоге я дочитываю и закрываю книгу. Когда меня настигнут сожаления о собственных эгоистичных поступках? В какой момент меня обуяет ужас перед смертью и понимание, какую неправильную жизнь я вела? Как знать, возможно, уже завтра выглянет солнце и меня со всех сторон окружит яркая зелень весны. Но сегодня ещё слишком холодно, небо ещё затянуто облаками, и я могу жить дальше.