4

Сто лет назад высокий худощавый человек в пенсне проехал через всю Россию от Финляндского княжества до Туркестана. С помощью новейших по меркам того времени технологий он запечатлел русских крестьян, бухарских эмиров, австро-венгерских военнопленных, самаркандских татар. Невероятная красота, цветной привет из прошлого — сосредоточенные лица людей, глядящих в камеру. Люди такие же, каких можно увидеть, просто выйдя на улицу, да только наряды у них необычные. Яркие сарафаны, пестрые платки, кафтаны с затейливой вышивкой, аккуратные сюртуки и широкие рубахи-косоворотки. Где сейчас эта одежда, эти люди, даже эта страна? Их нет уже давно, все утрачено. Границы вроде похожие на карте, лица все те же и даже сосредоточены так же, наряды даже пышнее встречаются, но эпоха ушла безвозвратно.

Сначала у меня была довольно большая и довольно вялая рецензия, где все было подробно расписано: и персонажи, и как они друг с другом метафорично взаимодействуют. И про слог было написано, дескать, душевно так, как будто с автором на кухне сидишь, пьешь чай и за жизнь разговариваешь. Ты ему: «А помнишь, тогда-то о-оо!» А он тебе: «Так там же ведь э-ээ!» И даже если диалог из одних междометий, сердечно как получается. А потом я приводила несколько аналогий из своей жизни, закольцовывала героев книги на свои личные истории, так чтобы и мораль какая-то появилась, и главная мысль, будто все по спирали, и каждый день мы уже не те, кем были в предыдущий.

Вялость начиналась там, где шел перевод этих задушевных разговоров в текст. У меня же не такой легкий слог, как у Маканина. У него-то слова как крылатые птицы, каждое — пружиной на взводе, а у меня неловкие кирпичи. И не получается никак изящно сочетать, уши торчать начинают, рояли из кустов показываются.

Начиналось так: в одном уездном уральском городке мелкий купчик Пекалов копает ход через реку Урал. Не было в то время еще переправы через нее, и другой берег казался землей обетованной — стоит только попасть туда, переправиться, как жизнь озарится светом и обретет смысл. И он очень старается, Пекалов этот: на последние деньги, закладывая дом и продавая последние вещи, покупает водку для работяг-копателей (да-да, они работают на водке) и рисует картины райской жизни, которая настанет сразу же, как только они окажутся на той стороне.

Разделенный с Пекаловым годами и километрами, в больнице лежит человек, смутно похожий на автора. В палате для постоперационных шоковых он пытается прийти в себя после тяжелой аварии, раскопать, кто же он на самом деле, и кем остался, после того, как тело предало его, оставив лишь закованный в гипс дух.

Здесь я еще хотела отметить любопытную деталь, как Маканин внешне похож на моего дипломного руководителя. Приплести какую-нибудь притчу про поиски Учителя, что у каждого в жизни обязательно должен быть такой человек, и как плохо, если его нет. Показать, какая я была потерянная и как мы классно спелись с этим улыбчивым бородачом, с которым до сих пор встречаемся раз или два в год. Ненавязчиво и само собой в рецензии появилось бы еще одно кольцо, потому что руководитель-то мой как раз из того поколения, о котором следующая повесть, и его байки из студенческой жизни стали бы мостиком между поколениями и естественными трудностями понимания.

Потом я переходила к другой уральской легенде, тоже, разумеется, выдуманной, — о мальчике без семьи, который прибился к артели старателей и все пытался за ними поспеть, когда они, не желая нянчиться с пацаном, оставляли его на месте ночевки и уходили далеко в горы. Мальчик, Леша-маленький, просыпался утром от холода, в одиночестве, брошенный и бросался догонять старателей. Иногда это занимало несколько дней, и вот заметили, что в тех местах, где Леша останавливается на ночлег и засыпает, находят золото. Так и не было ему покоя, бегал он и бегал по звездному полю в вечном страхе, что отстал. А его намеренно оставляли, чтобы потом, на обратном пути, в тех местах, где он спал, обнаружить золото.

А во время студенчества главного героя этой повести, тоже смутно похожего на автора, только помоложе, в самом разгаре было развенчание культа Сталина. Осужденных и репрессированных потихоньку реабилитировали. Некоторых посмертно. В том числе отца Леры, с которой молодой студент робко гулял по зеленым тополиным аллеям, пытаясь горячими речами пробудить ее гражданское сознание. В конце учебного года она уезжает с матерью на Урал, где похоронен ее отец и там эти самые речи ее наконец-то догоняют. Тут уж отстает студент.

Моя рецензия должна была быть меланхоличной и многослойной, сочетать, совсем как рассказы и повести Маканина, тонкий юмор, легкую грусть, изящный слог и неподдельную искренность. Я сама присутствовала в ней, за строчками и как бы немного сверху, показывая, как близки мне, да и каждому, истории автора, хоть я и не принадлежу его времени.

Заканчиваться рецензия должна была так: Пекалов копает лаз, смутно похожий на автора человек в гипсе пытается понять, что же от него осталось, Леша-маленький все стремится догнать свое будущее, как незаметно изменившаяся Лера — настоящее, Валечка Чекина слушает рассказы пассажиров в несущемся через всю страну поезде, а молодой Олег пытается поспеть за первым дыханием своей молодости.

Но постепенно мой прекрасный текст обрастал деталями, цитатами, логическими выкладками, пока не стал совершенно неудобочитаемым и занудным трактатом. Пришлось редактировать, вырезать, сокращать, пока не осталось лишь воспоминание о потенциально восхитительной, но уже совершенно недостижимой рецензии. И тут я поняла, что именно таким и должен быть рассказ о произведениях Маканина: чуть-чуть нескладным, потерянным в сложноподчиненных предложениях и деепричастных оборотах и заметно отстающим в мастерстве. Чтобы каждый пошел и сам поговорил за жизнь с Владимиром Семеновичем за чашкой чая в маленькой кухоньке, потому что это того стоит.

Что ни утрачивай, оно исчезает по простой, по нехитрой схеме: было и прошло, — пока вдруг не утратится необратимо, вплоть до непонимания. А непонимание при нас. Только и остается, что оно да неясная ностальгия по уже несуществующему, тому, чему на самом деле в жизни уже места нет.

И слава богу.