5 «Уйдёшь и больше никогда не будешь ты свободным»

Есть такой знаменитый российский писатель Михаил Шишкин. Несколько лет назад он написал роман «Письмовник», который тоже стал знаменитым. И не только у нас, в России, но и за её пределами. Во всяком случае, я читала хвалебные рецензии французских и швейцарских критиков. И мои друзья в один голос хвалили и рекомендовали. Я стала читать – и через 50 страниц вдруг поняла, что МНЕ ЭТО АБСОЮТНО НЕ ИНТЕРЕСНО!!! То есть вот НИСКОЛЕЧКИ! И хвалёный язык раздражал гладкостью и обтекаемостью: как будто несёт тебя ровным таким потоком, а тебе не за что зацепиться, потому как ПУСТО ЖЕ! Немножко поанализировав, поняла: я взяла Шишкина в неудачное время – после прочтения «Антихриста» Мережковского. После Мережковского надо было взять паузу, почитать Донцову или Степанову, на крайний случай, Агату Кристи. Чтобы перебить впечатление, а для этого нужен текст без претензий. А Шишкин с претензиями. Вот и попал Михаил Павлович у меня в опалу, вполне возможно, что и незаслуженную. К чему я об этой давней истории? Дело в том, что всеми читаемый и почитаемый американский писатель Джонатан Франзен с его долгожданным романом «Безгрешность» вызвал у меня такое же недоумённое впечатление, как и наш российский Шишкин. Правда, продержалась я не 50 страниц, как с Шишкиным, а целых 350, но итог был тот же: я вдруг понял, что мне это НАСТОЛЬКО НЕИНТЕРЕСНО, что нечего делать умный вид. Просмотрев каждую пятидесятую страницу, я вынесла свой приговор: ну, и Бог с ним, с Франзеном. Тем более что я поняла, почему это произошло: я только что закончила читать прекрасную книгу австралийского писателя Ричарда Флэнагана «Смерть речного лоцмана» (1994).

Я уже писала о романе Флэнагана «Узкая дорога на дальний север», за который он получил Букеровскую премию. Это была первая книга этого писателя, которую я прочла. Прочитав вторую, я поняла: это Большая Литература и Большой Писатель, со своим почерком, своей темой, своей мелодией. И неважно, что формально книги рассказывают о совсем разных событиях. «Узкая дорога» - в основном – об австралийских военнопленных в японском плену, «Смерть речного лоцмана» - о печальной судьбе жителя Тасмании, тонущем в бурном речном потоке. Но почерк Флэнагана не спутаешь ни с каким другим, он узнаваем, как узнаваем любой писатель со своим, только ему присущим голосом.

Как и «Узкая дорога», «Смерть речного лоцмана» начинается с конца – тонет главный герой. И, как и положено, в последние мгновения перед ним проходит вся его не такая уж долгая жизнь – те 36 лет, в которых грустного было гораздо больше, чем весёлого, а удач и вовсе кот наплакал. Действие протекает в фирменном стиле Флэнагана, это не линейное течение сюжета, а перескакивание из одного времени в другое, причём не только в период жизни главного героя – Аляжа Кессини, но и в далёкое далёко, аж в начало XIX века. Тонет человек, а перед глазами у него не только своя жизнь предстаёт, но и жизнь всей семьи, родословная вплоть до того самого первого колена, когда начинается не только семейная история, но история и той страны, которую мы знаем как Австралию.

Что мы знаем об Австралии? Ну да, кенгуру и коалы, Большой барьерный риф и акулы, пляжи и эвкалиптовые рощи, пожары и знаменитый оперный театр в Сиднее. Ах да, и Крокодил Данди. Вот, собственно, и всё, если честно. Не проходим мы историю этого на самом деле сурового континента, а о таком месте, как остров Тасмания, и вовсе слышали краем уха. А если вы захотите ПОЧУВСТВОВАТЬ Австралию, расслышать её голос в общем хоре мировой истории, то лучшего автора художественных произведений, чем Ричард Флэнаган, вам не найти. Сколько крови, сколько горя, мук и разочарований, исковерканных судеб и сметённых с лица земли народов! Не меньше, чем на любом другом континенте, кроме Антарктиды, разумеется. А вы говорите: кенгуру. Там этих кенгуру ели, в основном, из них получаются, оказывается, замечательные котлеты. Но это так, к слову.

Тональность романа не менее интересна, чем авторский слог. Несмотря на всю горечь, кровь и грязь, на весьма характерный для Флэнагана натурализм, книга читается как Песнь, Сказание о суровой тасманийской земле, где селились сначала одни каторжники и их охрана («остров ужаса на краю света»), где на голых скалистых берегах царили законы джунглей и не было, казалось бы, места для любви и счастья. Да, радостей было мало, тем ценней они были. Ведь вокруг такая природа! Такие леса, реки, птицы, звери! И пробивается окружающая красота сквозь то страшное, что творили (и продолжают творить) люди со своей жизнью.

И вот в наше время тонет человек, проносятся перед ним видения и задаётся он вопросом: «Есть ли противоядие от укуса прошлого?» И нужно ли оно? «Мой разум никогда не был чистой доской, на которой мне, с моим одиночным опытом, предстояло написать собственную историю, при том, что я не ведал, что она – часть множества других историй. Может, потому эти видения предназначены не только для меня, но и для всего мира, идущего туда, где я нахожусь. И ещё дальше: туда, куда идём все мы». Так поздно понять свою связь с этой землёй, которую считал то ли проклятием своей жизни, то ли наказанием за грехи свои. Понять, чтобы унести это понимание с собой.

Грустная и одновременно возвышенная, поэтическая история, рассказанная талантливым писателем, любящим свой красивый и одновременно суровый край! Я почти плакала, когда дочитывала роман – не от «чувств» или жалости к герою, а от того состояния красоты, в которое меня погрузил автор. Понятно, что Франзен с его «Безгрешностью» проиграл по всем статьям. Я поняла, что мне глубоко плевать на выдуманные страдания выдуманных людей, живущих в искусственном мире своих иллюзий. И на ту возню, которая выдаётся ими за нечто большое и вечное. Психиатрический случай межконтинентального масштаба – это не моё.

И ещё одно. Центральное место для понимания истории Тасмании в романе – в той песне, которую в заштатном баре заштатного городка исполняет заштатная музыкальная группа. Песня называется «Уйдёшь – и больше никогда не будешь ты свободным». Эти несколько страниц, по сути, являются книгой в книге, они имеют собственную ценность и несут особую смысловую нагрузку. Если не прочувствовать этот эпизод, то книга не дастся, что и случилось со многими, кто роман отверг. Что же, каждому своё: кому Флэнаган, а кому Франзен.