5

Даа, умеет Гессе влюбить читателя в свои произведения. Первая же страница поражает своей красотой, описанием горного края и чистоты воздуха. Возникает ощущение, что ты ТАМ: взбираешься по холмам, стоишь на краю обрыва, смотря в даль синего неба.
Все это очаровывает, заставляет задуматься, что пока ты живешь в городе, с его суетливостью и запыленностью, есть жизнь иная, где пространство неподвластно времени, где мир течет по своей собственной линии.

Я видел горные луга и склоны и островки земли в расселинах, пестреющие травами, цветами, мхами и папоротниками, которые древняя народная мудрость наделила диковинными, вещими именами. Дети и внуки гор, они жили своей цветной, беззлобной жизнью, каждый на своем месте. Я осязал их, любовался ими, вдыхал их ароматы и учился называть их по именам. Сильнее и глубже поражали меня деревья. Каждое из них вело свою особую жизнь, обладало своей особой статью и неповторимой формой кроны, отбрасывало свою, лишь на него похожую тень. Они, эти борцы-отшельники, были сродни горам, ибо каждое из них, в особенности те, что стояли ближе к вершинам, вело свою незаметную, но упорную войну за жизнь и рост – с ветрами, ненастьями и скудной каменистой почвой. Каждое из них несло свое бремя, каждое упрямо цеплялось за все, что придется, и от этого у каждого из них был свой собственный образ и свои особые раны. Я видел сосны, которым ветер позволил иметь ветви лишь с одной стороны; другие, подобно змеям, обвили своими красными стволами нависшие над кручами обломки скал, так что дерево и камень стали одно целое и помогали друг другу выстоять. Они смотрели на меня, словно грозные воители, внушая благоговейный страх и уважение.

Самая первая повесть великого Гессе захватывает тебя, ты видишь в ней самого Гессе, ведь данная работа весьма близка к жизни писателя. Да, ощущается, что Гессе еще не раскрылся так, как сделал это в своих поздних романах. "Петер Каменцинд" достаточно романтичное произведение, теплое и мечтательное: мы сопереживаем Рихарду, маленькой Агнес и Боппи.

А в ящике стола лежат начатки моей великой поэмы. Можно было бы сказать – «дело всей моей жизни». Но это звучит чересчур патетично, и потому я предпочитаю не говорить этого, ибо следует признать, что вероятность продолжения и завершения оного весьма невелика. Быть может, еще настанет время, и я вновь начну, продолжу и закончу свою поэму; если это случится, то, стало быть, моя юношеская тоска была не напрасна и я все же – поэт.
Пожалуй, это было бы для меня ценнее и совета общины, и всех дамб, вместе взятых. Но ушедших в прошлое и все же не потерянных лет моей жизни, со всеми дорогими и незабвенными образами – от стройной Рези Гиртаннер до бедного Боппи, – оно бы не перевесило.

Повесть о поиске себя, своего места в жизни, о любви к природе и людям. Все это дает повод размышлять о себе, о своем предназначении и о людях, которые нас окружают.

Теперь же я постепенно все отчетливее видел, что неизменных границ нет, что бытие слабых, угнетенных и бедных не только так же многообразно, но чаще еще и теплее, истиннее и примернее, чем бытие избранных и блистательных.