5 "Ензинштейн Александров"

Г. Александров – П. Аташевой (февраль 1963 года)
Вспоминал Старика, шлю Вам свои приветы и хочу вас повидать.

Я не испытывал такого волнения с тех пор, как сел читать переписку Кафки с Миленой. Письма Александрова и Александрову вызвали, пожалуй, практически такую же сильную бурю чувств и эмоций, которыми я захлебывался буквально до последней страницы.

Конечно, только ленивый не отметил сбивающую с толку непросвещенных ересь на обложке: при чем тут переписка с Орловой и где в тексте затерялось лезвие ножа остается непонятным на протяжении всей книги. Но это и неважно, потому что главное в этой книге – те вехи, которые в своей жизни проходит Гриша Александров.
Именно Гриша.
Красивый, двадцатидвухлетний, – таким, по-маяковски удалым, он предстает в самом начале книги. Он меняется, трансформируется, перерастает себя, но не постепенно, а рывками, пребывая в каждом очередном состоянии на протяжении десятилетий.

Эта книга заинтересовала меня постольку, поскольку я люблю Эйзенштейна, а люблю я его безмерно и бескрайне. И немалая часть книги – как раз о нем, о его характере, поступках, влиянии на своего ученика и друга Гришу.
Работа с Эйзенштейном – то, что характеризует первый творческий период Александрова, и наблюдать за ним по письмам и телеграммам невероятно увлекательно и немного грустно. Ведь Александров, известный как создатель музыкальных комедий, к которым у него лежала душа, предстает совсем иным: постоянно спешащий и не укладывающийся в любые сроки, что не связаны с кинематографом; переживающий и волнующийся, тревожащийся и задвинутый на второй план, вынужденный многому учиться не просто на ходу – на лету! Александров сутками не спит, безвылазно сидит над бумагами и записями, когда не идут съемки, а на съемках погружается в процесс полностью, постоянно что-то изучая и совершенствуясь.
Сколько до колик смешных историй он и его корреспонденты упоминают за этот период! Сколько нелепостей случается с ними всеми – в какой-то момент чтения ты отрываешь взгляд от страниц и осознаешь, что будто бы сам участвовал в переписке, знаешь всех этих веселых ребят: и самого Гришу Александрова, и Старика Эйзенштейна, и Эсфирь Шуб, и, конечно, Перинку Аташеву... И многих других.
Перед твоими глазами, в конце концов, разворачивается целая жизнь – фрагментами, но зато настолько живыми, что погружаешься в нее с головой.

Оттого особенно грустно видеть, как Александров на глазах становится серьезнее и умудреннее. Он пишет все больше докладных записок и получает все больше комментариев к фильмом от зрителей. Ввязывается в споры с руководством киностудии, с министрами кинематографии и так далее – вязнет в бюрократии, как герой Кафки.
Любовь, говорите вы? И добавляете – Орлова. Да только посмотрите на него: как он был сложен и чувствителен в годы юности, в свои 20-30 лет. Как он переживал, как бегал с в последнюю секунду домонтаженными фильмами, как переживал самые ужасные бури и болезни в Мексике, как изучал язык и музыку в САСШ, как хватался за голову, не получая дальнейших указаний к работе от уехавшего монтировать бесконечные метры Эйзенштейна! Александров так хотел продолжать работать в том же ритме, в том же темпе, но болезни и бюрократы брал свое.
А ты за этим наблюдаешь через письма его и ему.

Так или иначе, эта книга – волнующая и гнетущая, веселая и грустная, увлекательная и тяжелая – доставит огромное удовольствие всякому, кто хоть немного (и уж тем более – сильно) интересуется кинематографом, творчеством и жизнью Александрова и Эйзенштейна, особенностями съемочного процесса и отечественным кино в развитии. В ней есть драма и анекдоты из жизни – она не заставит скучать, но может заставить плакать.
Тут уж как повезет.