4

Резкая неприязнь к Полякову первых произведений: "ЧП районного масштаба", "Сто дней до приказа" - конъюктурщик, чернушник сменилась мгновенным и безоговорочным принятием с "Апофегеем", достигшим пика на "Парижской любви Кости Гуманкова", дальше все плавно пошло на убыль. И после уж "Демгородок", "Козленок в молоке", "Грибной царь", "Гипсовый трубач" - неплохо, да все не то. То есть, в соответствие с законом Парето (который отнюдь не только на экономическую сферу распространяется), 80% читательской заинтересованности писателем пришлись на 20% времени первого знакомства. По следующим вялотекущим восьмидесяти распределились отведенные на него оставшиеся два десятка, что неплохо. Одна только поляковская повесть за последние годы случилась, как ожог. "Небо падших".

Это пришло поздно, много позже, чем написано было. Наткнулась в книжном на знакомую фамилию, обрадовалась, как встрече со старым добрым другом, схватила и оторваться не могла, пока не дочитала. Есть у прозы Юрия Михайловича свойство, намертво вклеивать в себя. Кого другого читаешь, преодолевая сопротивление, всякий раз делая над собой внутреннее усилие, чтобы приступить к очередной порции текста и мысленно чуть передвигая вешку после ее окончания. В масляный поляковский язык соскальзываешь мгновенно, а выходить из него не хочется, даже ловя на глупости, пошлости и концентрированном цинизме. Вот такая особенность, такой, блин, мастер слова.

Нет, "Парижскую любовь" на личном пьедестале почета эта вещь не потеснила. Ну, потому что в ней нет искрометного юмора, замешанного на изрядной доле самоиронии, первой; нет этого роскошного типирования: "Пейзанка" "Пипа Суринамская", "Друг Народов", "Торгонавт"; нет истории, которая могла бы случиться с тобой, со мной, да с целым светом при определенном стечении обстоятельств. Капризом судеб садишься не в свои сани (то есть, ты-то всегда знал, что тебе никакие не будут слишком хороши, да те же судьбы прежде хорошо объяснили - "оставь надежду" или серебряные ложки, с какими родятся избранные младенцы, в сервизе Фортуны как раз на тебе закончились).

Вдруг случается, ветер перемен подхватывает на крылья, несет в прекрасный город Париж. Это сейчас все, кто есть кто-то, там побывали не по разу и селфи на Эйвелевой башне (у подножия - чаще) в соцсетях не одно выложили. На заре перестройки простому человеку попасть в Столицу Мира было, как на Елисйейских полях побывать (я о греческом варианте). И все у тебя случается, все складывается - ты на своем месте здесь ("Скажи "Друг" и входи")). И верится, что все теперь сумеешь изменить, отправишься вот так на охоту и завалишь своего льва, а шкуру принесешь любимой женщине.

Но бьют часы двенадцатый раз и карета твоя превращается в тыкву. Любимую уводит тот, кто вернее твоего умеет добывать львиные шкуры. А все, кто есть кто-то продолжают светоносное движение по собственным орбитам, если когда и вспоминая тебя, то как милый забавный курьез. "Небо падших" - оно другое. Приобщенность к высшим сферам (в прямом и переносном смысле: герой почти олигарх и сфера его интересов - самолеты). А про "богатыетожеплачут" кто ж не любит?

Страсти кипят, плащ и кинжал, чудеса и диковины - передай дальше. Интриги, разоблачения, сплетни, расследования. Герой - простой и добрый парень, как вы, как я, как целый свет; даже и без серебряной ложки родившийся (но в рубашке) взлетает к высотам недосягаемым - повезло, в отличие от Гуманкова. А тут уж Бог велел: полюбить, так королеву, проиграть - так миллион. Были б деньги, королевы найдутся. С одной оговоркой - королевы не по той части, в смысле - не предлагают эскорт-услуг с последующим отъеданием головы партнера.

Да кто ж ему объяснит эти тонкости. Чтобы такое понимать, нужно с серебряной ложкой во рту родиться. Как любимая женщина. Привилегии, даваемые естественной принадлежностью к искомому кругу бриллиантовой пылью клубятся вокруг нее, отводят глаза вчерашнему бедному мальчику, не дают разглядеть за оболочкой беломраморной богини самочку каракурта, известную как Черная вдова. И фильм показывает эту часть отменно, он вообще очень хорошим получился. Жаль, не вошла деталь с платочками: "Это тебе, Зайчуган", ну должно же что-то свое у книги оставаться, правда?