5

Сравнение с Вуди Алленом сослужило шведу Стефану Мендель-Энку дурную службу. И не потому, что его юмору не хватает тонкости, а размышлениям о тщете всего сущего — глубины. Просто Вуди Аллен прежде всего — интеллектуал, и сам это, кстати, хорошо понимает. Как древний воитель, какой-нибудь Роланд или Шарлемань, восклицал: «Я и мой меч!», так Вуди Аллену впору говорить: «Я и мой интеллект!» Именно поэтому с интеллектуалами спать — совершенно не оправдывающее себя занятие, утомительное и пошлое. В постели будет вас трое: вы, он и его интеллект, а такой менаж а труа мало кто выдержит без вреда для психики.

Не то Мендель-Энк. Нет, разумом он не обделён, я бы сказала, скорее наоборот. Но этот блестящий разум никогда в его миниатюрах не первичен, не довлеет себе. Он не экспансивен. Он внутрь себя направлен, он исследует. И предметом исследования в «Трёх обезьянах» стало: в какой момент наш семейный рай пошёл кошке под хвост? С неизбежностью выясняется, что он всю дорогу там и располагался...

Что есть семья? Как она пишет нам сценарии дальнейшего существования? Кому пишем сценарии мы сами, и как они об этом расскажут? Читать «Три обезьяны» стоит именно ради ответов на эти вопросы, и вместе с тем надо понимать, что нам никто не сможет всё объяснить. Пока не постигнем на собственной шкуре. Вот сцена похорон бабушки, первая глава:

Прочитав молитвы, раввин похвалил бабушку за её выпечку, которая часто украшала субботний киддуш в общине, и за её вклад в еврейскую карточную игру. Использованные платки упали на пол, коробки с новыми пошли по кругу.

Ничего общего с моим личным опытом приведённый отрывок не имеет. Ни разу не бывала на похоронах по иудейскому обряду, с трудом могу определить, что такое киддуш, и не знаю ни одной специально еврейской карточной игры. Да и в обычных-то не сильна, признаться откровенно. Но с Якобом (героем) и Стефаном (его создателем) мы в оценке происходящего совпадаем. Когда хоронили моего деда, помню, всё никак заплакать не могла. Доехали до дому, сели за стол поминать, понятно, все выпили, естественно, народ захотел говорить речи. И вот берёт слово первый его приятель, та-та-та, бу-бу-бу, какой Юрий Герасимович был человек хороший, вот, когда нам дали квартиру, он нам сделал полочку для телефона. Ну, думаю, большое достижение. Как не упомянуть на похоронах-то. Выпивают за упокой. Встаёт следующий дедов сослуживец. И тоже после дежурных слов о хорошести усопшего: «он нам полочку для телефона сделал». Третий поднимается: вы знаете, Юрий Герасимович и нам сделал полочку для телефона! И всё собрание начинает галдеть: и нам! И мне! И нам!

Я не вынесла соседства — смерть и полочка для телефона. Пошла в другую комнату и там рыдала в полное своё удовольствие. А что делать, если нечего противопоставить небытию, кроме таких вот полочек, выпечки и карточных игр?

Единственно, я сделала ошибку, прочитав эту повесть первой в году 2013-ом. В результате, подобно трём мартышкам на обложке, целый год ничего не видела, ничего не слышала и ни о чём не говорила, кроме своего младенца, конечно же. Это всё книга повлияла, как же иначе? Книги, они такие.