3 Памяти попавших в мухоловку

Скрытный поляк, который, судя по польской википедии, пишет сценарии для фильмов и как Пелевин и Пинчон не светится на публике, взял на себя конъюнктурную (для Польши и Европы, и Америки, и Израиля, и евреев всего мира) тему лагеря смерти и устроил над ней модернистский эксперимент. Сделав себя главным героем этого текста он окружил себя жертвами Лодзинского гетто и "свидетелями", которые взяли на себя роль оценки юденратов (автономного управления еврейского гетто, через которое им управляли немцы), как факта. Начитанный мастер явно глубоко покопался в архивах, чтобы, несмотря на сюрреализм и прыгучесть происходящего, создать эффект присутствия.

Те, кто ищет в этой книге громкого "кафкианства" может закрыть книжку на середине, будучи недостаточно напуганным. Учился он у другого еврея, или у множества других, пораженных вирусом любви к письму и отражению реальности. Довольно типичная и присущая нам сентиментальность - это то, что отличает еврейскую художественную прозу. Сентиментальность здесь дымит даже там, где хочется плакать.

– Вы из какой газеты?
– «Пражский Голем», – не задумавшись, отвечаю я.

Множество линий сюжета и времени, которые пересекаются здесь так, что для новичка в этой теме все может либо запутаться в край, либо дать довольно полную картину о трагедии в Польше.
В качестве свидетелей на суде выступают исследователь Холокоста Ханна Арендт, его жертва Януш Корчак, выжившая в гетто писательница и даже повешенный немецкий начальник гетто Ганс Бибов.

Но процесс и его результат мало интересуют Анджея Барта. Его теплая грусть направлена к дочери одной из не основных свидетельниц - Доре. С ней он гуляет по современной Лодзи, которую она сводит со своими воспоминаниями. Они даже находят книжку Рембо, которую подарил ей отец. В остальном он ходит вокруг суда как халтурный работник, который, скучая, ведет хронику. Другое дело - приемный сын подсудимого Марек, и вещи, которые он не успел сделать. В том, он резво перемещается по зданию суда и его окрестностям. Если вы мальчик, то вам даже не надо быть евреем, чтобы его понять. Шалопай, который выживи бы, годился мне в дедушки, успевает в этом фантомном миру пройти небольшое взросление и формирования большой мечты. С другой стороны событий молодая жена подсудимого Регина, "женщина, которая и на эшафоте не потеряла бы головы", которая заняла свое место во спасения, поставленная перед новым выбором.

Книга тяжела своей реалистичностью, несмотря на все отступления в фантазм, он лишь постороннее здесь. Или даже просторная подушка безопасности, всё-таки тема такова, что при не автоматизме чувств в ней ты можешь только тонуть. Огромная, похожая на "Приглашение на казнь", заключительная сцена в театре такая яркая краска, что ее стоило бы поставить в воскрешенном театре Михоэлса.

И да, как вы видите в моем заглавии, книга все таки про мухоловки, а не мухобойки. Люди влипли в гетто, раздавлены они были в лагерях смерти.