3.5 Русская классика в австрийской обложке

Цвейг - автор, чье творчество полно любовью к русской литературе. Кто-то, даже проникнувшись русскими классиками-титанами, пытается это завуалировать. А он - нет. Вполне открыто в его произведениях (в том числе и в "Нетерпении") демонстрируются сюжеты русских авторов-классиков, и получается некий сборник-ассорти: тут тебе и Достоевского, и Куприна преподнесут, а если хочешь - Чехова даже. Словом, любил Цвейг русскую литературу, и не скрывал этого.

Плохо ли, хорошо ли - не нам судить, но уж больно часто испытываешь при прочтении ощущение дежавю.

Если начать раскладывать сюжет, проблематику и стилистику романа по полочкам, рискую оказаться дублером цвейговских критиков, потому как на данный момент в современном литературоведении существует уже немало работ. Так что есть смысл расставить лишь основные акценты - особенно для тех, кто считает Цвейга самостоятельным автором, не склонным к подражанию стилю, копированию эпизодов и списыванию сюжетов.

В мире - что век или два назад, что сейчас - как нельзя более остро существует проблема человеческой бесхарактерности. Именно эта бесхарактерность, мягкотелость, неспособность отстаивать свою позицию, полное избегание ответственности, поминутное изменение принятых "раз и навсегда решений" - отличительная черта главного героя романа. Каждый мало-мальски значимый момент собственной биографии рисуется в сознании Гоффмиллера как "самый важный поворот в моей жизни", "самая решающая минута" и прочее.

Однако Цвейг не создает оригинального героя, не создает оригинальной поэтики. Вдохновленный Достоевским, он из сюжета, который сошел бы для нормальной новеллы или небольшого рассказа, раздувает целый роман душевных скитаний-метаний-переживаний. Вроде бы как автор и стремится к "небывалой человечности и <...> глубине чувств", которые влекли его у русских классиков (смотрим «Переписку А. М. Горького с зарубежными литераторами»), но не дотягивает, ибо топчется на одном месте и никак не двигается с мертвой точки - с описания одноликих и однотипных, как две капли воды друг на друга похожих волнительных случаев, каверзных ситуаций, моментов принятия окончательных решений, вспышек гнева и раскаяния (Эдит), подобострастного преклонения в одних и тех же проявлениях, формах и выражениях и влекущих за собой одни и те же ответные реакции, одни и те же вереницы мыслей.

Опираясь на Куприна, Цвейг очень точно и красочно передает быт офицерской жизни. Поверить в описываемое нетрудно, читатель быстро проникается чувствами, которыми наполнено сердце офицера, скачущего галопом во главе своего маленького войска, ощущениями, которые испытывает рядовой под зорким взглядом полковника, пониманием, что есть дисциплина и повиновение для того, кто 15 лет своей жизни (из 25 прожитых) отдал постижению военных премудростей... Живо, ярко, но постоянно с навязчивой мыслью: "Хм... где-то я это уже видел..."

Хотя и новеллы Цвейга имеют очень много общего с поэтикой Достоевского, - тут в помощь прекрасные исследования и диссертации литературных умов прошлого и нынешнего века, - однако сам по себе жанр новеллы удается автору куда более успешно. И если бы это была новелла и читатель не жевал столько раз "особенности характеров" двух-трех главных героев, то симпатия к наивному и сострадающему юноше не успела бы угаснуть, переживания за болезненную девочку не притупились бы ее постоянными истериками, ну и, соответственно, ощущение горечи случившегося было бы куда более ярким и острым...