4.5

Мы поженились, но это не значит, что умерли

Новая книжка любимого писателя – это всегда событие. А если же при этом в ней один твой любимый писатель пишет о другом твоем любимом писателе – это вообще нечто редчайшее и запредельное, как парад планет. Поэтому я, разумеется, не мог не купить эту книгу в тот же день, как обнаружил ее в магазине.

Вещь получилась несколько разножанровой. Бегбедер, в его фирменной манере, искристо и иронично, пишет о любви персонажей. Потрясающе ловит и воспроизводит сэлинджеровские интонации в его импровизированных «письмах» к Уне. Отпускает несколько точных злободневных пассажей относительно современности, долженствующих встать горьковатым комком в горле у всех, кто попробует их проглотить, но не уходит далее в тематику «99 франков». Пытается живописать ужасы войны. Но под конец все-таки снова опускается в очищающую и живительную для него идею трогательной любви, на этот раз, его собственной.

На мой взгляд, произведению не достает некой целостности. Оно, словно твоя пепельница, которую задаривали друг другу на протяжении романа Уна с Сэлинджером, отчетливо распадается на несколько кусков. Но это ничего, если в качестве связующего элемента наличествует такая вещь, как, например, чувство безграничного обожания к автору. Хотя, при всем уважении, книга все-таки напоминает сборник эссе (специально для таких сомневающихся на обложке поставлена надпись «роман», ну ладно, о’кей, роман),

Бегбедера многие могут обвинять в поверхностности и ветрености, но я с этим ни в жизнь не согласен. Напротив, он необычайно прозорлив, и неизменно держит руку на пульсе эпохи, чутко замечая любые колебания. От него ничего не скроется. Он, словно одареннейший, но несколько эксцентричный доктор, мгновенно уже по виду пациента определяет, чем тот болен, еще до того, как тот успевает открыть рот и пожаловаться на симптомы.

И еще он, как журналист (уже не метафорический, а самый настоящий), очень тонко чувствует актуальность некоторых тем. И если и извлекает из архивов мировой истории те или иные факты, то по той причине, что события эти каким бы то ни было образом могут проецироваться на окружающую современность. Помимо того, что фигура Сэлинджера сегодня довольно популярна (насколько я наслышан, скоро готовится посмертное издание многих его сочинений, которые он скрывал и запрещал публиковать при жизни), прослеживается еще много параллелей. Героиня Уна О’Нил довольно напоминает нынешнюю молодую возлюбленную писателя, так что, описывая страсть героев к ней, Фредерик не был голословен. И, что намного более пугающе, отраженная в романе атмосфера предвоенного и ранне-военного времени странным образом коррелирует с обстановкой, сложившейся в мире на сегодняшний день. Бегбедер взялся за одну войну, ибо чувствует приближение другой. В знойном, душном воздухе этого лета что-то неумолимо назревает. В то время как я лежал по диагонали на кровати с данной книжкой, согласно новостям, Пентагон заявил о переброске американских танков к границам России.

«Все летит в тартарары, это ужасно, наша страна объявила войну половине планеты, а тут еще ты с нашей разлукой, как будто мировой трагедии недостаточно». ©

(Надеюсь, издательство, проникнувшись тем, насколько болезненно-актуальны для меня сейчас эти слова, не будет убивать меня за цитату).

Кстати, Бегбедер, пишущий о войне – это нечто необычное. Нельзя сказать, что у него не получилось в достаточной мере передать кошмары военного времени. Но по большому счету война в его произведении, из-за специфической восторженной манеры изложения автора, предстает тоже какой-то глобальной, чудовищной вечеринкой, с кокаином, бензедрином (да-да, Фредерик даже там нашел наркотики) и массовыми человеческими жертвами. Одним словом, «фейерверк в форме ядерного гриба».

Ничего не поделаешь. Репутация. В начале своей карьеры Бегбедер ходил на все вечеринки. А потом, со временем, любое место, куда бы он ни пришел, автоматически стало превращаться в вечеринку.

Возможно, в этом есть доля истины, и если в нашем веке и случится очередная номерная мировая катастрофа, то она действительно будет неким действом, безумным и безжалостным, учиненным классом исскучавшихся и истомившихся людей эпохи потребления, чтобы хоть как-то выйти из своего тягостного состояния.

Но я надеюсь, что если она все-таки начнется, то хотя бы описывать в романах ее будет Фредерик Бегбедер. Мой самый любимый из ныне живущих и когда-либо живших писателей.