5

Популярность детективов (я имею в виду детективы толковые) легко объяснима: этот жанр беллетристики даёт читателю редкий шанс проявить свою дедукцию во всей её полноте, проверить свои “серые клеточки” на практике. Согласитесь, нечасто удаётся “вычислить преступника” в реальной жизни, за пределами страниц книги (разве что попытаться понять, кто украл чужое молоко в офисном холодильнике). А уж полагаться на другие жанры художественной литературы в этом вопросе и вовсе не стоит: ни женские любовные романы, ни “крутые” боевики для читателей мужеского полу не могут в полной мере доставить это ни с чем не сравнимое удовольствие – отыскать виновника, расшифровать послание, закодированное в тексте намёками автора, соединить, в конце концов, воедино казалось бы разрозненные факты и события. Нет, конечно, я не стану спорить – трудно найти такое произведение, в котором бы законы логики отрицались или подвергались полному небрежению (а что есть дедукция как не метод логического мышления), но всё же давайте поговорим именно о детективах.

Повторное погружение в трилогию о Пелагии, написанной мастером современного русского детектива, пришлось как нельзя кстати и удалось на славу. Поистине, Акунин – гений стилизации. От вышедших из-под его пера пассажей так и веет 19-ым столетием. Точнее, так и представляется российская провинция той эпохи – с её размеренностью и великодушным размахом, патриархальностью и непременными пороками, страстями и преступлениями, скрытыми под покровами добропорядочности и “Домостроя”.

В “Белом бульдоге”, первом томе трилогии, наблюдается интересная тенденция: обязательные твисты детективного сюжета отданы на откуп стилю и условностям повествования. Другими словами, пусть разгадка и не сводится к сакраментальному “убийца – садовник”, но круг потенциальных подозреваемых критически узок в угоду главной идее первой части трилогии. Идее, которую условно можно выразить так: зло – нет, даже так: Зло всегда приходит извне, нарушая размеренный покой, устоявшийся в описываемом замкнутом мирке (будь то семья, безымянный провинциальный городок или же, как в этом случае, Заволжье).

Здесь Акунин, пожалуй, полемизирует с Агатой Кристи, у которой зачастую чужаки – всего лишь катализатор, повод, а то и вовсе прикрытие для собственных злых умыслов. Из недавно перечитанного у королевы детективов вспоминается “Смерть приходит в конце”, где вторжение Нофрет в узкий семейный круг ведёт к фатальным последствиям. Но сама пришедшая извне девушка хотя и горит ненавистью к людям вокруг неё, на самом деле не является носителем Зла (или, воспользовавшись термином Акунина-рассказчика, злоносителем) а лишь “будит змею" – зло, таящееся в душе одного из членов семьи. В “Пелагии и белом бульдоге” же всё с точностью до наоборот – волей фантазии автора деяниям чужаков из Петербурга задан явно отрицательный вектор, да и вообще:

“столица – это царство зла”.

Оставим эту шпильку в адрес любимого города без внимания (подобных ей за весь сериал о Пелагии наберётся с десяток); в конце концов, Акунин вкладывает в уста своих персонажей (вернее, в основном, в уста умудрённого опытом архиерея Митрофания) немало других, гораздо более интересных и в чём-то даже философских сентенций, которые, пожалуй, и составляют главную ценность “Белого бульдога”. Рассказчик даже осмеливается заигрывать с читателем, приводя многоумные беседы преосвященного с его подопечным-губернатором Заволжья в виде отдельной, вставной главки: ну-ка посмотрим, пропустит ли нетерпеливый читатель эти диалоги, напрямую с сюжетом не связанные, стремясь поскорее узнать разгадку детектива. Как же, пропустишь такое чтиво, где мало каждой строчки, где так и хочется продлить удовольствие, выжать до последних соков каждую звонкую, меткую фразу мастера.

В целом же, “Белый бульдог”, являясь началом трилогии, содержит в себе все соответствующие черты. Автор постепенно знакомит нас с основными персонажами, помощниками и советчиками Пелагии, очерчивает границы сеттинга, а в конце использует довольно любопытный приём: последнее предложение обрывается посередине (конец фразы см. в следующей части, “Чёрный монах”), ведь это – начало уже совсем другой истории.

Истории, надо сказать, небезынтересной. Во второй части, “Чёрном монахе”, Акунин прибегает к мистике – и пусть пока она и имеет сугубо материальное объяснение: на сей раз всё сводится лишь к надувательству, спектаклю и злому умыслу, но впереди нас ждёт ещё “Красный петух”, в котором элементы фантастического сплетаются с детективным жанром ещё теснее. Но об этом позже.

А во втором романе трилогии, помимо антиномии мистического и реального, всё более чётко выписывается и противопоставление мужского и женского начал. Логика вкупе с поверхностностью суждений, присущие мужчинам, вступают в открытое противостояние женской чуткости и интуиции, которые зачастую сопровождаются и непредвзятостью, способностью смотреть на вещи словно впервые.

“Это детектив женский, а мне естественнее чувствовать себя в “мужском качестве”. Женская методика расследования слишком отличается от мужской. Эраст Петрович Фандорин — человек логический (как и сам автор), а Пелагия действует скорее интуитивно, хоть, конечно, не забывает и про логику”. – Б. Акунин

Какая манера более действенна: наотмашь разрубить Гордиев узел, мимоходом, словно букашку раздавить то, что неподвластно пониманию – или же попытаться понять, “распутать узел”, пусть даже безрезультатно? В “Пелагии и Чёрном монахе” Акунин даёт недвусмысленный ответ – игра в переодевания, лесть и внимательность Пелагии дают гораздо большие плоды, чем попытки действовать напролом Лагранжа или совестливые раздумья и сомнения Бердичевского.

Немалый интерес представляет и то, как умело автор воспользовался в сюжете “обителью скорби”, открыв двери психиатрической лечебницы нараспашку и “выпустив на волю” целую плеяду интересных типажей и калейдоскоп харАктерных персонажей. При этом Акунин ловко, на самом видном месте “прячет” и преступника, и ценного свидетеля – которого, к сожалению, никто не слушает и эта самая ценность которого понимается чуть ли не слишком поздно. Но не будем о разгадке, лучше перейдём к десерту – окончанию трилогии.

А вот здесь, в “Красном петухе”, мистическое и даже фантастическое выступают не просто элементом повествования, а его сюжетообразующей основой. Можно долго и безрезультатно спорить о том или ином толковании концовки приключений неугомонной монашки (равно как и о её ценности в контексте современной литературы), но ясно одно – Акунин закончил трилогию эффектно, элегантно и броско. Конечно, введя в роман элемент мистики, с красным петухом подмышкой, автор вступил на весьма скользкую почву – тут уж недалеко до нарушения правил хорошего тона настоящего детектива, правил, не поощряющих рояли в кустах, dei ex machinae и прочие алогичности. Но, во-первых, для всех агностиков и рационалистов дано альтернативное толкование, а во-вторых, как же хитрО придумал, чертяка! Поистине, как бы ни было Акунину трудно “влезать в шкуру” детектива-женщины, в моём представлении ему это действительно удалось. Персонажи выписаны мастерски, да и сама трилогия вышла превосходной, заняв своё достойное место в библиотеке любого поклонника детективов.