Роман Рэдклифф Холл "Колодец одиночества" в свое время шумно прославился своим цензурным запретом и судебным разбирательством. В группу поддержки Холл входили многие известные писатели Британии и США, в том числе Вирджиния Вульф, Бернард Шоу, Т.С. Элиот, Теодор Драйзер, Эрнест Хемингуэй, Ф. Скотт Фитцджеральд и др. Несмотря на мощную поддержку со стороны интеллигенции, в Британии роман был запрещен как непристойный и не издавался в течение 20 лет. История удивительна тем, что "Колодец одиночества", вызвавший вокруг себя порнографический скандал, в наши дни кажется произведением практически целомудренным; самая непристойная фраза в книге звучит так: "И в ту ночь они были неразделимы".

Насколько я знаю, роман не является автобиографическим, а представляет собой, скорее, художественное описание жизни типичного инверта в понимании Холл и сексологов начала 20-го века, прежде всего Крафта-Эббинга и Хавлока Эллиса. Мне, кстати, нравится их термин "инверсия" (что означает "перестановка", "обратное изменение порядка"); он звучит вполне нейтрально; жаль, что он так и не прижился, а вместо него в обиход вошел громоздкий и одиозный "гомосексуализм" и не менее порочно-презренное "лесбиянство". "Колодец одиночества" был литературной попыткой осмыслить себя в рамках этой новой категории — "инверта", человека с измененным биологическим порядком. Показательно, что главную героиню в романе зовут мужским именем Стивен, подобно тому как саму Холл в кругу друзей звали Джон.

Если инверсия врожденна, возникает вопрос, зачем писателю понадобилась в романе история о родителях, страстно мечтавших о сыне и позволявших/поощрявших в дочери мужское начало? Кажется, что такая картина детства играет на руку тем, кто уверен, что ориентация — это вопрос воспитания и выбора. Из-за желания иметь сына отец и мать Стивен не справились с нормальным воспитанием девочки и тем самым породили в ребенке психологические проблемы. Можно вспомнить реальную историю Мерседес д'Акосты, которую вольнодумные и творчески-богемные родители воспитывали до шести лет как мальчика Рафаэля; нужно ли говорить, что на выходе они получили дочь-инверта, которую сейчас помнят за ее любовную связь с Гретой Гарбо и Марлен Дитрих. Но что на самом деле доказывают такие истории? Человек — слишком сложносоставное существо, чтобы его можно было однозначно свести к биологии или к воспитанию; любой человек — это всегда запутанное сплетение врожденных и приобретенных качеств. Если из историй Стивен и Мерседес д'Акосты нужно сделать вывод, то он будет заключаться в другом: для установления правильной половой/половинной идентичности требуются очень жесткие репрессии, в первую очередь со стороны родителей. Если же такого подавления нет и ребенку, напротив, предоставляется свобода самовыражения в границах обоих полов, он, возможно, захочет сохранить эту андрогинность, не половинность, а цельность собственной личности.

Насколько типичны для инвертов свободомыслящие и терпимые родители, сказать не берусь. (И в скобках замечу, что образ отца в романе вызывает у меня большие сомнения; он совершенно нереальный, до плоскости гипер-идеализированный.) Что мне кажется совсем нетипичным в рассказанной истории, так это концовка — финальный жертвенный поступок Стивен. В жизни происходит всё куда более прозаическим образом: многочисленные повзрослевшие Мэри, без больших затей и угрызений, с чувством, что имеют на то полное право, бросают своих любовников-инвертов и строят "нормальную семью".

Судя по роману, Холл очень болезненно и мучительно переживала отсутствие общественного одобрения. Многие страницы ее книги буквально пропитаны горечью от сознания того, что инверт ставит себя и любимого человека в положение презренных изгоев. Территория между двумя полами, говорит она, это самое одинокое место. По сравнению с ее беспросветным пессимизмом последующие поколения будут настроены куда более мятежно и авантюристично. Маргерит Юрсенар в середине века писала: не потому ли мы выбираем сам этот вид любви, что он запретен, необычен, исключителен? В какой-то мере ей будет вторить Джудит Батлер в конце столетия: быть маргиналом вне системы, свободно противостоять ей — в этом есть своя ценность. Но времена, слава богу, меняются и именно в том направлении, в каком бы хотела Рэдклифф Холл. Столетие назад ее книга стала одной из важных вех на этом пути, сумев привлечь внимание общества к проблеме, которую до той поры было принято замалчивать.