4.5

"Боже мой, Боже мой, для чего Ты оставил его?"

Дивная, дивная книга, насыщенная христианскими и языческими древнеримскими и даже старославянскими символами, как вода насыщает хлопок, и оттого тяжелая для восприятия, как мокрая хламида, особливо для неподготовленного читателя, особливо неподготовленная Толстым Львом Николаевичем. Тяжело читать, тяжело думать, тяжело искать аналогии, тяжело воспринимать незнакомые словесные конструкции, тем паче их дюже много. Не уверена, что можно до конца разглядеть все метафоры и аллегории, но хотя бы часть можно попытаться расшифровать и уложить в голове.

Язык, которым пишет Мережковский, также тяжел, словеса его ложатся крупными масляными мазками, падают в голову, как крупные, с кулак, градины и застревают поначалу, потом приходит привычка, и слог смущать перестает, но все равно остается торжественным и велеречивым, не пафосным, нет, но величавым, как Ave Maria и траурный марш. Слова как будто покрыты златом и пурпуром, а на ощупь - бархат и парча. И вообще вся книга мне казалась написанной в траурном ключе, будь то о детстве, о юности, о зрелости, и тем более о старости.

Мне казалось перед чтением, что книга будет только о Леонардо, что автор будет следовать за ним от детства и до самого конца, но нет. Эта книга, скорее, - срез эпохи, срез позднего Средневековья и раннего Возрождения, когда противоречие нагромождалось на противоречие, когда текущее мировоззрение святошества и ханжества пыталось вылезти из вериг и повернуться к Разуму чем-нибудь иным, помимо затянутого во власяницу зада. Отсюда и основная проблематика - как совместить привычное, старое, библейское и дискомфортное, новое, научное. И не сойти от этого с ума. Задача непосильная для большинства современников, для "черни", как высокомерно называет это большинство Маккиавелли.

Вообще эту книгу лучше всего читать, обложившись яндексом, гуглом, гуглкартами, википедией, викимедией и прочими интернетами, иначе не распознать и половины прелести, гм нет, красоты этой книги. Хотя если кто-то знает наизусть то время, то это прекрасно, и я завидую. Что ни персонаж, то личность: покровители Леонардо Франческо Моро и жена его красавица Беатриче, хитроумный интриган Чезаре Борджиа, отец его Папа Александр VI, в юности Родриго Борджиа, сестра его жемчужная Лукреция Борджиа, французские короли, антагонисты Леонардо по замыслу автора - монах-проповедник Джироламо Савонарола, безвестный тогда секретарь Флорентийского Совета Никколо Маккиавелли и враги-художники Микеланджело Буонарротти и Рафаэль Санти. Дух не захватывает?

Книга подана как вязь набросков, не цельная картина, но отдельные эпизоды, выхватываемые автором из жизни то самого Леонардо, то ученика его Джованни, то "друга" Никколо, то самого Папы Римского. Леонардо меж тем то приближается, то удаляется от читателя, но непременно остается в поле зрения, хоть бы иногда и в самом уголке. Вот так посредством косвенных данных, в вечном противостоянии со многими, пишет автор портрет великого изобретателя, мыслителя, и только потом живописца Леонардо Да Винчи. И портрет не всегда лестный. Художник предстает перед нами холодным созерцателем, зачастую беспомощным в мирских делах, с высоты своего разума и интеллекта смотрящего на страсти людей, изучающего людей, как энтомолог изучает насекомых, вечное любопытство гложет его, мимические морщины скорби и радости препарируются, мышцы отделяются от сухожилий, всевидящий взгляд и анатомические рисунки его складываются в какое-то первое средневековое КТ и МРТ. И лишь некоторым удается влюбить его в себя, а женщине (по словам автора) так и вовсе - одной. Мона Лиза Джоконда, гремящий шедевр, вечно живая, вечно юная, со странной невероятной улыбкой.

А природа? Конечно, это распространенный прием, когда по внезапной грозе или ветру можно распознать бурю в душе персонажа, но каковы сами описания? Кажется, сам Леонардо впитал в себя эту природу Флоренции, "...камни и бледное небо... горы, холодные, мутно-лиловые, с широкими тенями, уступами и провалами... и везде пространство, пустота, воздушность." Некоторые отрывки откровенно кинематографические: Леонардо в развевающемся красном одеянии, шагающий ввысь по хребту Монте-Альбано; умирающее солнце в витражах флорентийских башен, черно-белое ар-деко миланских ночей...

И много, много чего еще преподносит нам автор в буквальном смысле умопомрачительной манере: каково быть в тени гения, любить его, подражать ему много лет, но всю жизнь стремиться стать самостоятельной личностью, гениальным художником, к каким моральным предательствам это приводит; о безумствах Инквизиции, читая о которых хочется пойти и тоже что-нибудь поджечь, например, <зачеркнуто цензурой>; о восприятии Да Винчи современниками, прямо противоположным современному, хотя если подумать, каким должен был казаться Да Винчи им, погрязшим в религии, если он и сейчас кажется кем-то невероятным, химерой разума. Отсюда и постоянный вопрос, мучающий и сводящий с ума впечатлительного ученика Джованни: а не Антихрист ли?

И будет много, много схоластических вопросов, и будет много, много дихотомий Иисус Христос vs. Антихрист, и будет много, много размышлений о полетах, крыльях и безднах, из которых автор выводит невероятно трогательный финал. Финал, в котором Мережковский столкнул символы итальянского Возрождения с русской иконописью, и из этого столкновения сделал любопытный вывод. Мне не показался финал религиозным, в смысле толкающим на путь религии, но показался отвечающим на вопрос Джованни, кто есть Леонардо, и ответ этот в финальной цитате книги и в моей рецензии. Наверное, это спойлер, но редкая птица долетит до книги Мережковского и до конца этой рецензии, так что да будет так.

"Вот Я посылаю Ангела Моего, и он
приготовит путь предо Мною, и внезапно
придет во храм Свой Господь, Которого
вы ищете, и Ангел завета, которого вы
желаете. Вот Он идет."

PS Чтобы чуть-чуть снизить градус пафоса можно поиграть в игру "Обыграй пафосное слово":
"пончатый" - это что-то из "Скруджа"?
"паки"- это что-то гавайское (паки-паки)? :)