2

Говоря, что лучшие романы жанра были написаны в 70-х, я отдаю себе отчет в том, что многие из них балансировали на грани непреднамеренного идиотизма. Это касается и фолк-барбекю Томаса Трайона, и вуду-пикника Джона Фэрриса, лучшие сцены которых впечатляющи настолько же, насколько нелепы; даже в сравнении с предшествовавшим оккультным ривайвлом хорроры 70-х смехотворны, — но вместе с тем это пласт незабываемых работ, опасная близость которых к кэмпу служила заодно чем-то вроде предохранительного механизма, не позволяющего слишком глубоко нырять. (Насколько такая преграда нервировала отдельных писателей, можно судить хотя бы по Джеку Кетчаму, который в начале карьеры взял псевдоним в честь Ежи Косинского).

На фоне этого «Hell House» представляет разве что клинический интерес; по сути, это «Balgrummo’s Hell» Кирка, натянутый на узнаваемую канву «The Haunting of Hill House» Джексон. Бесхитростно озаглавленный результат, стенографичный и откровенный по сравнению с мамкой и папкой, пестрит кусками вроде «In less than seven seconds it was gone. He sat immobile for almost a minute before standing» и «It took fifteen minutes to do. She almost fainted seven times before she’d finished». Вопрос, сколько времени в сумме потратили редакторы на роман, выдержавший массу переизданий — меньше семи секунд или целых пятнадцать минут, (почти) лишившись при этом сознания семь раз — остается на их совести. В остальном это бенефис автора, нависшего с секундомером над своими охотниками за привидениями и со вкусом перечисляющего, что в комнате была итальянская серебряная люстра, персидский ковер, испанский столик, китайская лампа и телефон в французском стиле. Лучший отрывок «Хелл Хауза» начинается со слов «Apparitions; Apports; Asports; Automatic drawing; Automatic painting; Automatic speaking» и заканчивается словами «Transfiguration; Transportation; Typtology; Voices; Water sprinkling; Xenoglossy». Может, анально-садистские замашки — не обязательно дорога в поэзию, гiгi, но в который раз Матесон производит на меня впечатление человека, который попал не на ту вечеринку и поздно спохватился, но остался, потому что все к нему так добры.