4.5 Наедине с душой (рецензия andante)

Письма — интимная переписка двух душ.
Записные книжки — интимнейшая переписка человека со своей душой. Почти лермонтовское: и звезда, с звездою говорит..
Я иногда пишу письма людям, которых уже нет: Платонову, Цветаевой, Перси Шелли.
Сплю с письмами любимой моей, с которой расстался.
Часто, я пишу ей нежнейшие письма, больше похожие на записные книжки души, и не отправляю.
Тоже, сплю с ними, или принимаю с ними пенную ванну.
Письмо лежит на груди, намокает синевой: сердце плачет чернилами. Чернильное сердце. Чернильная тоска по любимой..

И всё же, записные книжки, это чуточку иное. Тут такая предельная интимность.
Словно запястье истекает кровью, тоской о самом главном, и нечем остановить кровь, нет бинта.
И тут появляется смуглый ангел, и кротко протягивает сияющее крыло, и ты им зажимаешь запястье..
Давно я искал полное собрание записных книжек Платонова.
Мечтая о них, я думал порой: вот настанет конец света.
Огромная планета приблизится к земле. Листва на деревьях и письма влюблённых, будут источать голубоватое сияние.
Люди станут полупрозрачны и можно будет в их груди увидеть сокровенные мысли, тайные грехи, муки любви, преступления перед любовью.
Всё это будет зримо в округлом сиянии, словно луны крыльев взошли над плечами людей.
Люди будут стыдиться себя, в ужасе скрываться в лесах. Улицы опустеют.
По ним будут ходить одинокие животные, дети и немногочисленные, печальные взрослые, влюблённые, поэты и сумасшедшие.
Словно мир кончился и заселился вновь, но уже ангелами: похоже на ненаписанный и прекрасный рассказ Платонова.
Мне часто снятся такие сны..

Так вот, я часто мечтаю. Подойду к вечернем окну: ребёнок идёт. За ним кротко идёт дворняжка. Никого нет.
Фонари богу молятся. Звёзды зажёг Маяковский. Красота..
Ну, думаю, началось.. конец света.
Иду на кухню и завариваю черничный чай.
Что ещё делать то в конце света? Друзей нет. Любимой нет..
И вот в такие моменты, я до мурашек на сердце представляю, как сяду у окошка, с черничным чаем, ласково улыбнусь сияющим деревьям и огромной планете, приблизившейся к земле и.. открою томик Платонова: Записные книжки.
Встретить конец света с лучшим другом, пусть и умершим давно, до твоего рождения, что может быть лучше?

Ну, возможно, конец света я буду праздновать.. точнее, встречать (как новый год, только лучше), не только с Платоновым, но и с милой подругой. Разумеется, тоже — умершей (других друзей у меня нет). С записными книжками Цветаевой.
Есть у неё таинственная строчка в записных книжках: мать, родившая ещё одного ребёнка, сына, прижимается к нему душой, судьбой и шепчет нежно: не ты ли — тот? Кто оправдает, искупит бессмысленность жизни моей и поведёт к свету?
Ребёнок, всегда чуточку Христос, для матери.
Удивительно, но у Платонова, есть совершенно такая же по смыслу, строчка.
Платонов и Цветаева, вообще, удивительно похожи.

Записные книжки Платонова начинаются со странной сказки, которую могла бы написать и Цветаева.
Что-то похожее было у Достоевского, в его гениальном рассказе «Сон смешного человека» (ах, вспомнил дивную «экранизацию» Александра Петрова — живопись по стеклу. Вот бы так экранизировать записные книжки Платонова..).
Платонов прелестно начинает сказку, с размахом своей звёздной души: миллионы лет назад..
Вычёркивает эту строчку: тысячи лет назад, жила на свете царица Вера, вечная невеста бога.
Пламенем любви своей она светила над людьми, и искры её огня, были душами людей (здесь примечательно то, что это писал Платонов в 21 год. В записной книжке через 10 лет, Вера уже будет названа — горбуньей.
Страшно подумать, что есть тогда — красота, любовь. Словно их что-то незримо уродует на земле, чем больше они живут, словно атмосфера земли, жизни, для них чужеродна и гибельна).

Далее в сказке следует космогония Платонова, которой он в той или иной мере, будет придерживаться всю жизнь.
В этом плане он удивительно близок к Перси Шелли и его инфернальному пониманию образа Прометея, распятому на скале.
Царица Вера, от избытка любви и видя томление людей, сошла на землю и совершенно отдала себя им, огонь души разлив в их душах и красоте природы.
Чувства людей, стали земными подобиями звёзд (моя интерпретация).
Веры как бы не стало в мире: она стала осиротевшей душой мира.

В записных книжках 40-годов, Платонов напишет в духе Цветаевой, словно бы продолжая эту сказку: «бог есть в мире, и одновременно — его нет. В этом трагедия мира.»
Бог как бы распят в нас, в любви светит в нас, и мы томимся по целостности этого света, и каждая былинка томится, и звёздочка дальняя и стих..
Чтобы прояснить мысль Платонова, попробую использовать приём пуантилизма мысли, но Платонов бы сказал — квантовая механика чувств (для меня было открытием, что Платонов не только интересовался квантовой физикой, но даже изобретал различные приборчики, вводил квантовые истины, в своё творчество. В этом плане любопытно и по своему забавно, что писатель из народа, с некой юродинкой, по своей глубине и иррациональной изысканности чувств, является как бы элитарным писателем «не для всех», в той же мере что и Пруст, поздние поэмы Цветаевой, поздние романы Набокова.

Так в старину верующие шли в дремучий лес, где живёт некий старец в своём скиту, кормящий с рук зверей: в шикарном вечернем платье в такие места не доберёшься. Верно? В таких платьях хорошо читать Чехова, Толстого, Бальзака).
В мире, на одной плоскости пространства, или времени, не важно, в 21 веке или в 16-м, бывает свечение сродных и ка бы разлучённых истин, как бывают разлучены влюблённые в разных городах.
Люди могут видеть их, но не осознавать, что они — чудо божье. Для них это будет что-то вроде пыльной былинки, или грустной улыбки одинокого человека, смотрящего на звёздное небо, но если поместить две таких истины рядом, то просияет рай. Островок рая на земле.

Так и тут. Платонов, в 21 год, и в 40, написал две строчки: словно две звёздочки они горят в бездне вселенной.
Они — часть одного таинственного созвездия (как и многие наши чувства, незримо слитые с чувствами друзей, прохожих, и даже с грустью бездомной собачки на улице), но не все могут их сблизить. Быть может даже Платонов этого не видел.
Так вот, если рядом с мыслью 21-летнего Платонова о боге и вере, поставить мысль 40-летнего Платонова: бог — это умерший человек (на первый взгляд, совершенно безумная, кощунственная мысль), то всё встанет на свои места.
В этом плане, Платонов близок к Набокову, кстати. Т.е., человек на земле, носит в своей груди — небо, томится по чему-то большему, так кокон бабочки, словно бы беременен крыльями, и лишь умерев, человек становится — всем: звездой, цветком, стихом, улыбкой любимого человека: т.е.он становится частью бога.
Именно в этом смысле, в творчестве Платонова, осуществлён словно бы квантовый мостик соприкосновения с богом: размытые границы между жизнью и смертью, сингулярные фиксации чувств человека, на смерти, словно душа проходит по горизонту событий чёрной дыры, где рвутся все законы времени, смерти и жизни, и сияет что-то неведомое: любовь.

Первые 30 страниц записных книжек, меня несколько разочаровали.
Рядом с чудными мыслями, растёт бурьян быта, закрывая бытие: Платонов работает мелиоратором в богом забытых городках и сёлах (кстати, даже в местах, где было имение Набокова — в Вырах); то тут, то там, словно шрамы на теле ангела, мелькают совершенно пустые строчки о мелиорации, красных губах, жрущих мясо, изнасилованной женщине (так её «раскулачили» — девственность, тоже — богатство).
Какой-то апокалипсис..
Сорная трава, выжженная белая пустыня листа, и вдруг, как дивный мираж, нежная строка, как бы парящая в невесомости: смуглое тепло.. (Платонов задумался о своём смуглом ангеле, ждущем его дома? Я и Платонов, оба, задумались об одном и том же ангеле, и не важно, что мой смуглый  ангел родился много позже его смерти: тут тайна).
И снова тишина метёт на страницах, пустота почти безвоздушного пространства.
(через 20 лет, строчка — смуглый свет. Словно память сердца о чём-то. Завечеревшее качество света, уставший свет, как смуглые колени любимой у твоего лица. Смуглый свет.. из этого же можно вывести целую философию нежной печали мира).
Господи, зарыться бы в смуглое тепло колен моего смуглого ангела. С Платоновым вместе. Разумеется, не с ним самим, а с томиком: зарыться губами, сердцем, стихами.
Когда мы были вместе, я любил читать смуглым коленочкам любимой, свои стихи..

Забавная топография ада у Платонова.
Запись: станция Хр..новая.
И тишина.. Сразу представляется заикающийся светом, одинокий фонарь на вокзале, с рыжей, как осень, собакой, в глазах которой — вся печаль мира.
Мимо этого ада мчится поезд Платонова.
Тишина..
Запись Платонова в пустоте: несколько раз сходил с ума..

И снова на странице, заросли тишины, синевы, бреда быта, насилующего бытие, раскулачивая его.
Мелькает на миг грустный пейзаж строки, словно бы кусочек пространства, выхваченный светом из окна несущегося поезда:

Баю баю, Машенька
Тихое сердечко,
Проживёшь ты страшненько
И сгоришь, как свечка..

Это размышление 21-летнего Платонова о своей невесте.
Словно колыбельная… которую поёт своей Тамаре — Демон, предчувствующий свою чудовищную судьбу и тление в крыльях.
Есть в Платонове что-то инфернальное. В хорошем смысле. Он бесспорно — ангел. Опалённый и опальный. Иногда, по вечерам, он выпивал с писателем Василием Гроссманом (Жизнь и судьба), который с грустной улыбкой однажды сказал Платонову: Андрей.. да ведь ты — Христос.
Платонов ощущал как никто, инфернальность своей судьбы, что его крылья — в огне, и тот кто приблизится к его судьбе — обожжётся. В этом смысле безумно жалко и его Марию и его самого.

Читая ранние записные книжки Платонова, я.. признаюсь к стыду, чуточку скучал, и вспоминал, как в раннем детстве, в каком-то сумасшедшем одиночестве скитался летом за гаражами, вдали от людей, скитался по пустырям и жарким зарослям лебеды.
Прищурюсь, глядя на небо, заросшее листвой: свет становится смуглым. Свет прищурился.
Словно свечерело внезапно. Прищуриваюсь сильней: ночь! А я, ребёнок, на улице, в зарослях лебеды!
Ах, как сладко на сердце от этой тайной свободы!
Под ногами лежит разбитая зелёная бутылка. Раненый солнечный зайчик дрожит рядом.
Наклоняюсь и глажу его. Режусь..
Мы оба раненые, чуточку сумасшедшие, одинокие.
Рыжая собака пробегает с грацией призрака, забывшая в печали, что она — собака.
Мама! Где я? Что со мной?
- Это жизнь, сынок..

А хорошо было в детстве упасть спиной в зелёное, почти космическое безмолвие лебеды, и замереть, словно тебя и не было никогда.
Голоса людей и ангелов, спешат куда-то, как тени, точнее, люди — тени голосов.
Солнце жжёт нещадно над миром, и потому тел не видно, одни утомлённые голоса. Люди-голоса, как в конце света.
Подношу руку к лицу, а на ней паучок, карий, робкий, как душа моя и судьба.
Шепчу ему: тебе тоже одиноко, милый? Давай дружить?
Ты сюда убежал от людей? Может ты.. ангел? Или даже — бог? У тебя крестик на спине. Ты христианин? Люблю тебя..
Хочешь, я отнесу тебя в церковь? Мы с мамой завтра пойдём в церковь. У меня папа умер недавно.
Я тебя положу за иконку, и тебе будут молиться. Тебе будет там не так скучно, там хорошо и тепло, и свечи горят, словно звёздочки — днём, как в раю.
Знаешь.. я тоже хочу стать паучком. Я тоже боюсь людей, как и ты..
Обними меня. паучок.. или убей.

Похожие мысли были у меня при чтении первой записной книжки Платонова.
Я так же поднял руку к лицу, но вместо паучка, на ней была тёмная строчка: месяц, как рыцарь над миром..
Ах, как хорошо. Платонов и правда похож на одинокого рыцаря.
Или вот ещё: Наедине с собой, как вдвоём..

Или таинственная строчка к ненаписанному рассказу: мужчина любит прошедшую 12 лет назад мимо него в парке — женщину.

Боже! Это же.. какое космическое одиночество должно быть, чтобы всем бесприютным сердцем помнить и любить женщину, которая просто прошла мимо!
Словно это жизнь прошла. Или ангел.
И снова мне хочется сблизить пространства, времена.
Запись уже зрелого Платонова, сон его веры, кошмар сердца, схожий с кошмаром Достоевского: Нет ни ада, ни рая. Есть ветхая банька на Том свете, и пауки.. всё.
У Платонова иначе, но не менее жутко:

На том свете все должны быть незнакомыми: вероятность встречи мала: миллиарды и миллиарды скончались!
Можно заблудиться, как.. в дешёвом поезде.

Боже! Какой образ! Да это же о нашей жизни уже сейчас!
Словно мы воскресли и не помним этого! Воскресли… а бога нет. Никто нас не встречает.
Словно конец света заел, как пластинка, и мир стал зарастать тишиною и звёздами, разлукой с любимым человеком..
Мне иногда кажется, что мой смуглый ангел, не просто в другом городе. Это я — умер и нахожусь в аду без неё: вокруг меня, миллион человек, и всё, все — не она. На улицах, в кафе, в парке.. я ищу её милое лицо, но его нет. От этого можно сойти с ума.
Или вот ещё, если дорисовать эту мысль Платонова:
Кто эта прекрасная девушка едет в трамвае? Чудесные каштановые волосы. Дивные глаза, чуточку разного цвета, цвета крыла ласточки. Сидит, читает Цветаеву.
Может.. до того как я умер, или она, мы были мужем и женой? Сейчас откроются двери, она выйдет, грустно мне улыбнувшись, и я потеряю её навсегда..
Может.. вон та собака на остановке, с печалью смотрящая на меня — наша собака? Она словно узнала меня..

Ах, как я люблю читать сны! Сон Платонова (36 лет)

Гроза по дороге из Воронежа в Задонск.
Она расширилась до того, что в молниях приняли участие звёзды и чёрные массы самого далёкого неба, — я помню, когда этот сон был?

Андрей, милый! Всегда! Всегда этот сон был!!
Это жизнь! Сама жизнь!! И.. любовь.
Боже, как хочется лечь в этот сон, как в лебеду, в детстве, свернуться калачиком и заснуть.
И проснуться лет через 300, сладостно потянувшись с улыбкой, прошептав милое имя любимой: ласточки летают в синеве, ангелы летают..
И снова заснуть. Навсегда..

Заснуть, и видеть сны..
Или как там у Шекспира?
Кстати, Платонов гениально написал о нём, что он по сути был лунным человеком, идеальным критиком: он просто довершал то, что задумал другой писатель и что ещё хотел сказать его текст, он говорил с текстом, как ангел будет говорить с нами в конце времён.
Ах, как нам порой хочется вот такой лунной любви! Взять в душе, банальные обиды, гордости, страхи, сомнения.. они мерцают в душах многих, и потому — -прелестно-банальны, как пьесы дошекспировские, и просто дописать их, дав им крылья, переработать, отразить как луна, их смуглый свет, всей своей бессмертной душой — отразить.
В этом по сути и задача идеальной рецензии: полёт вместе с душой текста.
Иной раз хочется раскрыть свою кровоточащую грудь и воскликнуть: любимая! Посмотри какой неземной свет любви я выстрадал для нас двоих! Мы там счастливы навсегда, как в раю! Этот рай нас двоих, больше меня, моего тела и судьбы изувеченной, и потому крылья разрывают мне грудь. Я быть может скоро умру..

Читая дневники гениев, ощущаешь рудиментарные пульсации света в груди, словно ты — ангел, и можешь видеть человека насквозь, его сны и мысли.
Пару раз при чтении Платонова, мне хотелось убить себя.
Просто чтобы проверить: человек ли я, или ангел уже?
Но ангела жутко убивать..
В записных книжках, мерцают миражи ненаписанных рассказов Платонова.
Словно иная реальность пробивается сквозь белый кокон страниц.
Платонов, как к ребёнку своему, словно бы обращается к герою так и ненаписанного романа: мой милый.. я тебя люблю!
Уже мелькают блаженно силуэты его жизни, души.. и вдруг — тишина, почти космическая.

Платонов словно совершает экзистенциальное самоубийство: убивает свой ненаписанный роман, и мысли героя, его мечты, робкие сны, рассеиваются в другие рассказы или в жизни Платонова: что-то вроде реинкарнации.. жуткой, и прекрасной.
К слову, если знать письма Платонова к жене, то подобная «реинкарнация» выглядит довольно пугающе.
В письмах он рассуждает о самоубийстве (сложные отношения с женой и жизнью: не понятно с кем сложнее).
И вот, убивает часть себя: роман. Маленькую жизнь.

Примерно в это время Платонов делает зарисовку для ненаписанного рассказа: старый дом в лесу. На столе лежит рукопись.
Человек умер в этом доме. Умер писатель. Он написал что-то гениальное, доказал бытие бога, открыл тайну души и далёких звёзд… но этого никто не увидит.
Домик зарастает тишиной, сумерками. Лес шумит, светят звёзды..
Фактически, Платонов описывает Второе Пришествие, с точки зрения Слова, творчества.. распинаемого тишиной (как второе пришествие в Карамазовых).
Т.е. ненужность бога и любви в этом безумном мире.
Боже.. читая об этом, хочется плакать: почему? Почему не был написал этот гениальный рассказ? Быть может главный рассказ  20-го века?
Хочется… подобно Маргарите из романа Булгакова (кстати, сам Булгаков однажды назвал Платонова — мастером, и в Москве, уже после публикации МиМ, были слухи, что Булкаков, в том числе писал о Платонове), летать по городу. пусть не голым и не на метле (хотя очень хочется именно так: подлететь бы к окошку моего смуглого ангела и улыбнуться ей, милой.. на метле, голым: просто хочу, чтобы она улыбнулась. А ещё лучше.. на метле, голым, пригласить бы её на романтический вечер, — тоже, голую: побить стёкла у критиков Платонова и Цветаевой, полетать над вечерней Москвой), а эдак, как влюблённые на картине Шагала, и к чертям побить окна тем мерзавцам-критикам, которые глумились над Платоновым, не давали ему печататься, уродуя его жизнь.

Что есть любовь по Платонову?
Мужчина стоит на балконе (зарисовка маленькая из записных книжек).
Этажом выше, как ангел в синеве, стоит женщина (почти знаменитые декорации того самого эпизода из Войны и мира, с Болконским и Наташей.. или фильма Завтрак у Тиффани).
Но у Платонова — всё ещё нежнее, небесней и.. безумней, как и положено в любви.
Мужчина молит девушку, вытягивая руку, как на паперти, нищий: плюнь на ладошку..
Девушка улыбается и плюёт на протянутую ладошку. Мужчина с благоговением слизывает слюнку с ладошки.
Они никогда не будут вместе. Этот момент — высший рай их любви. Рай мужчины.
В этом — всё безумие и нежность любви на земле, её неразделённость и милосердие: так цветы молят небеса о дожде, умирая от жажды: спиритуалистичность поцелуя.

Помнится, как однажды, весной, я шёл с моим смуглым ангелом по парку.
Мы молчали: поссорились. Была жара, и в небе и в груди.
Я хотел сказать что-то важное, нежное.. но слов не было; от жары и от переживаний, во рту сильно пересохло, и говорить было совершенно невозможно, как в аду, словно словам завязали глаза и они ходят в пустоте, темноте, потеряв любимую.
Я остановился, взял в ладони лицо любимой и прошептал: поцелуй меня, дай мне.. свою слюнку.
Любимая от неожиданности и нежной абсурдности происходящего, улыбнулась.

- Что тебе дать? Слюнку мою?

Она робко и нежно прильнула ко мне, поцеловала и поделилась слюнкой своей, как дыханием бы поделилась если бы я тонул.
У нас была одна слюна на двоих, одно сердце на двоих: своё я не слышал.
Смочив рот её милой слюной, я словно ожил. На сердце и уста пришли нежные слова: мы помирились.

Сквозная тема записных книжек (как и творчества Платонова), что своей души у человека — нет.
Он ищет её и бога, в мире: новый вид любви — через души других.
В этом плане Платонов близок поэту Джону Китсу: своей души у поэта нет. Его душа — целый мир. Где красота и страдание, там его душа.
В этом смысле любопытна интерпретация Платоновым легенды об Эдеме: сказка от Платонова.
В Эдеме жил бог, женщина и собака.
Ах, и-де-аль-но!
Если бы на этом начался и закончился Ветхий завет! Идеальный рай.. каким он снился Пришвину.

Был в раю и мужчина. Как-то сам завёлся. Эту таинственную и жутковатую способность мужчин, знают женщины, особенно одинокие. Или выпившие..
Мужчине было одиноко и он попросил сделать женщину и ему (до этого он стал ухлёстывать за невестой бога).
Как думаете, из чего бог создал женщину?
Точнее, не совсем, бог: невеста бога, предложила это Адаму: их нежный заговор.
Мне чуточку неудобно об этом писать..
Если не знать космогонию Платонова, и его трепетное отношение к женщинам, то женщины могут обидеться.
Первая женщина (Лилит?), предложила поймать собаку, отрезать ей хвост, ощипать его, сказав, что это — ребро.
В поэтике Платонова, животные — эти одичавшие ангелы, заросшие грустью, а хвост — некий рудимент крыла.
Т.е. женщина была создана из крыла и томления грусти милой природы, по небесам и любви.

Однажды зимней ночью, в деревенской глуши, возле леса, похожего на сад Эдема в пушкинском снегу, к Платонову подошёл местный юродивый и спросил:
- не ты ли тот самый святой?
- Нет, — с улыбкой ответил Платонов.
- А похож..

Святой, в безумном мире, без бога. Апокалипсис, не менее жуткий, чем зарисовка Платонова к ненаписанному рассказу: женщина - никогда не любила. Её сердце сжимали, мертвили: трагедия мирового типа.
Это и правда, апокалипсис: прожить жизнь без любви..

Платонов, словно лермонтовский ангел, летящий по небу полуночи, нёс в своих объятиях свою музу, одну из самых удивительных муз 20-го века: он стремился вырвать её из ада жизни, дать людям, тоскующей траве, милым зверям, новую истину, красоту. Но надорвался. Никому это не было нужно. Лунный рыцарь..
Запись 40-годов, — до слёз. О себе и о жизни, о многих из нас: Апокалипсис от Платонова.

Если бы мой брат Митя или Надя - через 21 год после своей смерти вышли из могилы подростками, как они умерли, и посмотрели бы на меня: что со мной сталось? - Я стал уродом, изувеченным, и внешне, и внутренне.
- Андрюша, разве это ты?
- Это я: я прожил жизнь.