5

(Только у меня перевод другой, и называется "Расскажи, как живешь").

Надо было чем-то сняться после Трифонова, и я не промахнулась, поставив на Кристи!
Тут прекрасное отношение жены к мужу. «Вернется Макс и все уладит», полнейшее доверие и ни в коем случае никаких поучений.
Как мило они друг друга успокаивают: дорогая, я нашел неоплаченные счета, а думал, что все оплатил – ну ничего, такое со мной тоже случается. Дорогой, я, кажется, потеряла чемоданы – ну не расстраивайся, дорогая, сейчас что-нибудь придумаем. Что за люди, не использовать такие отменные поводы поругаться! Одно слово басурмане, не то что мы (вон оно чо, Михалыч Трифонов, ага).
И за случившуюся с ней истерику (мыши не давали спать) она поутру извиняется, а не дуется, настаивая, что права. (А он не тратил времени на ругань, а просто в ту же минуту сделал самое разумное - решил проблему, вынеся кровати на воздух. И поспать удалось, и мышей никаких, а утром выспавшаяся жена куда приветливей).
Оба они спокойны, уважительны и нежны друг к другу, нет в тексте никаких, даже затаенных, обид, - и как же радостно такое читать, особенно после трифоновской гнильцы! И она ни секунды не мамка, а оберегаемая леди, принимающая заботу о себе с достоинством, как должное.

Легкий характер и умение радоваться – вот залог счастливой семейной жизни, а уныние, подсчеты бед и уверенность, что тебе полагается нечто лучшее и большее, т.е. привычка себя жалеть – залог несчастной.
«- Как хорошо, что хатун с нами! Ей весело от любого пустяка!»

А вообще это путевой дневничок - не писательницы, но жены археолога: как они несколько лет ездили в Сирию на раскопки. Описание быта, окружающих людей, забавные сценки – словом, премилый дневничок очень светлого, солярного человека, просыпающегося поутру и радующегося жизни. Нет, оголтелого и напористого «айм окей» тут нету, она то и дело иронизирует, прохаживается на счет встречных, порой сетует об оставшихся в Лондоне благах цивилизации, но все как-то очень спокойно, здраво и по-доброму, без желчи и жалоб. Такой дневничок могла бы Маха написать, например! Реставраторский только)

Милые бесхитростные записки – про то, что неплохо бы иметь свой остров, но хлопотно это; про ее стеснительность и наконец уговаривание самой себя: я же писательница и жена директора экспедиции, это вообще он меня стесняться должен, а не я его! (не помогает); все эти ее туфли, штучки, пустячки: «Как здорово будет снова очутиться дома! Там моя дочь, мой славный пес, там кувшинчики с девонширскими сливками, яблоки и ванна. Я мечтательно вздыхаю» (но это уже на обратном пути – а не в середине путешествия, то есть радуемся и предвкушаем, а не ноем и жалуемся).

Про восточных людей прекрасно: «зачем завтра на работу, я же сегодня получил зарплату, у меня пока есть деньги».
Ну и вообще хорошие характерные черты. (Похоже, на самом деле, что она в Россию приехала, а не куда-либо еще – философское отношение к работе, к жизни, миллион бланков, лишь бы не работать, почтальон – заберите и эту почту, она тоже европейцу, смотрите, какое толстое письмо... «Иншалла» - на все воля Аллаха, Бог даст, так и будет).

«Нам, привыкшим к западным представлениям о ценности человеческой жизни, трудно принять иные мерки. На Востоке все куда проще: жизнь должна кончаться смертью, это так же естественно, как рождение, ну а рано она придет или поздно – на все воля Аллаха. Такой безропотный фатализм избавляет от вечной тревоги, омрачающей наше существование. Восточного человека, хоть и надеется он на лучшее, печальный исход не страшит. Здесь процветает лень, работают лишь по печальной необходимости, считается, что труд – это насилие над естеством».

«На Хабуре взаимоотношения слуг и хозяев в принципе не такие, как в Англии. Здесь у слуг трудности с хозяевами, а не у хозяев со слугами. Наши европейские причуды и капризы местному населению кажутся дикими и лишенными всякой логики. Взять хотя бы эти тряпочки с вышитыми краями – разницы между ними, считай, никакой, а назначение у каждой свое. Зачем такие сложности? Мансур не может понять, почему, когда он протирает радиатор автомобиля чайной салфеткой с голубой каймой, разъяренная хатун выбегает из дома и ругается».

«Шейх угощается от души, потом обсасывает кончики пальцев и одаряет нас лучезарной улыбкой.
- О, - говорит он, видя, что я держу «Таймс» и пытаюсь разгадать кроссворд, - так хатун умеет читать? Может быть, она и писать умеет?
Макс отвечает, что да, умеет.
- Какая ученая хатун, - говорит шейх уважительно».

Читаю и радуюсь, представляя, как она с невозмутимым лицом сидела себе, уткнувшись в газетку, а в душе покатывалась со смеху)) Сколько у нее книжек-то вышло на тот момент, интересно.

Речь бригадира перед рабочими – какой прекрасный наш хваджа, он и жалованье вам платит, и воду привозит, и перерыв-то дает сделать от работы, вот вам повезло! Макс (собственно, «хваджа») морщится, но ему говорят: оставь, им так надо. Так и есть – работники переглядываются, вслух говорят: и правда, и вода есть, и перерыв, и платят, какие мы счастливые люди, какой мудрый бригадир, речи его справедливы! Прямолинейный пиар – самый правильный пиар. Убеди их, что они счастливы.

Праздничный обед у шейха: гости поделены по степени важности, и блюдо с пловом сперва ставят перед «первым классом», те выбирают лучшие куски, после того как они наедятся – передают блюдо дальше... «Третьему сорту» достается уже только рис, без мяса, но это им как раз по рангу.

В конце она пишет: «В Европе неспокойно, тревога нарастает, у меня такое предчувствие, что мы сюда больше не приедем...» Эта книга написана во время войны по дневникам, которые велись Агатой в 1930-е годы. А цель ее – о чем она и сама пишет в эпилоге – вернуться мыслью из военного времени в счастливые дни, дни, проведенные с мужем, за доставлявшей радость работой и путешествиями. И это, конечно, особенно щемяще читать.