5

Что хотел сказать Альфонс Доде своим сыновьям? И прочие размышления, про чувства и пружинки.

«Сафо», роман Альфонса Доде вовсе не был моей следующей книгой на очереди к прочтению. Случилась та самая ситуация, когда «она нечаянно попала ко мне в руки, и понеслось...» Но ни единого сожаления, прочтено, можно сказать, за ночь.

Написано красиво. И удивительно, когда такой объем мыслей умещается в небольшой книге. Поначалу веяло «Манон Леско» и «Дамой с камелиями», казалось, что сюжет вновь взращен на благодатной почве нелегких отношений кокотки и господина из уважаемой семьи, разве что любовница не просто опытна, а значительно старше главного героя.

Дальше...

Но вскоре становится понятно, что книга емко говорит об отношениях в целом, разных, но одинаково пораженных какой-либо язвой. Роман Жана Госсена и Фанни Легран раскрывается на фоне других историй: Сезер и Девонна, супруги Эттема, роман Дешелета с Алисой Доре, де Поттер и Роса с ее Гаденышем, любые отношения «Сафо» с ее бывшими любовниками... Казалось, что основной вопрос автора: существует ли она, любовь, в том виде, в каком воспевают ее испокон веков, или же ее проявления – это всего лишь замаскированные потребности в чем-то, эгоистичные потребности?

Мне стало грустно при воспоминании, кому автор посвятил роман: «Моим сыновьям – с условием, что они прочтут эту книгу, когда им исполнится двадцать лет». Зачем? Обращение ясно указывает на то, что Альфонс Доде хотел сказать им нечто важное, конкретное, это похоже даже не на роман-откровение или роман-размышление, это уже роман-совет. Двадцать лет – возраст, когда уже можно обсудить все, понять многое, получить некоторый опыт, но еще по-прежнему велико родительское влияние. Вопрос: что за совет таится на страницах? Избегать женщин слишком опытных? Не допускать привязанности к ним? Быть более настойчивым? Не быть легкомысленным? Любви вовсе не существует? Любовь – это труд?.. Что семья – это не просто данность, мало быть одной крови, чтобы называться отцом, сыном?.. А ведь в романе много, часто, открыто и между строк тянутся размышления о родственных узах, о семье:

Так что же такое мы сами и наши нежнейшие сердечные привязанности, если порыв гнева, промчавшийся между двумя родными по плоти, по крови существами, вырывает, крутит и уносит их взаимную любовь, их родственные чувства, пустившие такие глубокие и такие тонкие корни, - уносит со слепой, непреодолимой яростью свирепствующих в китайских морях тайфунов, о которых не любят вспоминать даже морские волки, бледнеющие при одном их упоминании. «Не будем об этом говорить!..» - просят они.

Ожидание развязки, последней страницы... Но, дочитав, я склоняюсь к тому, что Доде вовсе не подразумевал никакой конкретики, и не имел намерения внушить какую-либо определенную мысль. Он лишь поделился опытом, реальным ли, вымышленным, явившимся из опасений, личным или чужим, сочтя его в той или иной мере полезным. И предоставил право вынести из него именно то, что подсознательно ближе каждому читателю. Хочешь любить – люби, хочешь соответствовать – соответствуй. Единственное, пожалуй, что он говорит каждому: необходимо всегда думать о последствиях, любые чувства мешают размышлять здраво, причем чувства эти не всегда любовь, а любовь не сочетается с малодушием. А это серьезный повод познакомиться с данным романом.

Сказать честно, сами герои мне были неприятны и, хотя при этом же они оставались непонятны; совершенно неестественным для меня образом не хотелось доискиваться до причин их поступков. Приняты, отвлеченно и сухо, как данность. Временами возникало стойкое отвращение, особенно от описания злословящей Фанни в разошедшемся по шву платье, поливающей грязью незнакомых ей родственников Жана. Или зубоскалящих стариков, представителей богемы, напоминающих осенних мух во взаимном желании побольнее «укусить» хотя бы кого-то:

Скульптор засмеялся злорадным смехом.
- Браво! Я удовлетворен... Отомсти за нас, мальчик, отомсти этим мерзавкам. Бросай их, обманывай - пусть негодяйки поплачут! Все равно тебе не причинить им столько зла, сколько они причиняют мужчинам.

И хотя под занавес можно в чем-то согласиться с Каудалем, все же я склоняюсь к выводу, что человек сам причиняет себе столько зла, сколько другой не в вилах причинить ему. Но почему же здесь у Доде представители парижской богемы, творцы, люди искусства, выступают мерзкими, мелочными, малодушными?

И все же стиль повествования... Его умение завлекать все дальше, меткость слов и точность образов, красота и живость картинки, аллегории, пронизывающие текст от и до!

Ее любовники все до одного помещались у него в голове, как святые в календаре.

«Сейчас?.. Или подождать?..» - спрашивал он себя, и всякий раз у него не хватало мужества: то она заливалась смехом, то место было неподходящее... И он увлекал ее все дальше и дальше, точно убийца, который прикидывает, где лучше нанести удар.

Но обнимала она его так кротко, так покорно! Госсен был твердо уверен, что из такого объятия он может высвободиться одним рывком...

Когда же он одну за другой брал приступом последние ступеньки, ему казалось, будто перила, стены, узкие окна гигантской лестницы бесконечной спиралью уходят вверх. Не женщину нес он теперь, а что-то тяжелое, страшное, от чего он задыхался и что каждую секунду готов был выпустить из рук, злобно швырнуть, хотя бы даже оно разбилось вдребезги.

Этот яркий образ, начало романа Госсена и его «Сафо», приведенный на первых страницах, возникал у меня перед глазами снова и снова, всякий раз, когда мне чудилось, что он вот-вот ее швырнет! И разобьется вдребезги его непосильная ноша.

Из забавного.
1. «Сафо» написана очень интересно (лично для меня) в таком плане. Я люблю собирать цитаты, сохраняю понравившиеся выражения. И данный роман полон просто потрясающих сравнений/размышлений/иносказаний, но они пространны и так взаимопроницаемы, что тянутся одна к другой, мало выделить две-три строки для того, чтобы поймать суть, как у большинства писателей. Начиная подчеркивать, задаешься вопросом, откуда начать, и в итоге сохраняешь половину страницы с ощущением, что грубо отрубил половину цитаты.

2. Меня немного смутила спутанная хронология, из-за которой непонятен настоящий возраст Фанни. В момент их встречи Жану двадцать один. Спустя примерно год отношений Каудаль рассуждает о ее возрасте:

В пятьдесят третьем, когда она мне позировала, ей было семнадцать... А сейчас семьдесят третий. Вот и считайте.

Хорошо, коли просят, считаю: тридцать семь. Жану – двадцать два. Пятнадцать лет разницы. И тут он заявляет, что разница – десять лет. Округлил?
Далее при вполне мягком ходе сюжета, подробно расписанным по временам года, теряется, по крайней мере, год... Никак там не набираются заявленные пять лет отношений. Местами начинают прыгать дни и недели. Расстались в начале зимы, почти сразу дядя Сезер забирает вещи Жана. Далее проходят недели, а после в книге обнаруживается письмо Фанни, которое она решила доверить книге, а не дяде. И тут вдруг говорится, что письмо пролежало в книге неделю...

Да, я знаю, что хронологические несоответствия – это мелочь, если книга отличная, и даже такие мамонты литературы, как «Война и мир» грешат подобным, потому подчеркиваю: для меня это лишь интересное наблюдение, но не повод снижать оценку.

В иных словах, которые мы часто употребляем, есть тайная пружинка; нечаянно нажмешь ее - и слово раскрывается перед нами до дна, во всей своей сокровенной неповторимости.

Это цитата отсюда же, из романа. Всегда приятно находить писателей, знающих толк в пружинках. Альфонс Доде стал для меня открытием, бесспорно, знакомство с ним продолжу.