5 Долгая дорога в дюнах

И звенит и поет, поднимаясь, песок,
Он узнал своего господина,
Воздух меркнет, становится солнца зрачок,
Как гранатовая сердцевина.

Н.С. Гумилев, "Сахара", 1918

Забавная амальгама, пропитанная отчетливым духом шестидесятых. Все, как я люблю – дикая смесь глубокого космоса с бедуинами и гигантскими земляными червяками. В следующем десятилетии все это упростится, станет более попсовым и родит, например, «Звездные войны», а пока все почти серьезно, с пророками, предательством внутри предательства внутри предательства.

Главное и основное в «Дюне» - это, конечно, не Пол и фремены с их маячащим на горизонте джихадом, а тот экуменизм, который так страстно попытался создать автор. Учитывая очевидные исламские мотивы (которые английская вики называет second-hand), стоит говорить о синкретизме даже, а не просто о экуменизме. В этом плане, конечно, немного расстраивают комментарии в конце книги – не стоило, на мой взгляд, раскрывать некоторые секреты, пресловутый отказ от объяснений в духе Стругацких дал бы больше интересных воображаемых сущностей.

Вслед за синкретизмом идет очевидная визионерская увлеченность автора. Мир его выписан сочно, ярко, привлекательно даже, несмотря на суровость и некоторую мрачность. Есть авторы-кинестетики, Уильям Гибсон как очевидный пример, а есть вот такие визуалы как Герберт. Пески, пески и пески, лампы, кофе, плащи, мерцающие энергетические щиты и трескучие названия. А еще штормы, махолеты и голубые белки глаз.

Некоторой прелести прибавляют легкие славянские мотивы, чудом попавшие в плавильный котел сознания автора (подогретый галлюциногенными грибами, если верить вики, ох уж эти 60-е). Главного антагониста зовут Владимир (без комментариев), стандартный язык, как утверждает автор в комментариях, возник на основе Inglo-Slavic (sic!) синтеза, фремены, в том числе, во время церемонии поют что-то на условном славянском:

«Ima trava okolo
I korenja okolo».

Перевод на английский этой цитаты, кстати, очень неточный, приблизительный.

Забавно тут то, что в 60-е автор занимался синтезом, синкретизмом и экуменизмом, а теперь его творчество анализируют, раскладывают обратно на составляющие. Как я постоянно повторяю – это признак упадка, несбывшегося будущего, возврата к национальным границам и попыткам четче их провести. Экранизация становится поводом для претензий – почему это режиссер не подчеркнул арабское влияние, столь заметное в оригинальном тексте? Озабоченные исследователи ищут кавказское влияние (в названиях тайных языков, используемых в книге), некоторые еще более озабоченные исследователи находят влияние казацкое – сич и Табр как бы намекают нам. Это автоматически делает Падишаха Императора и всю структуру империи калькой с империи Российской с ее войнами с горцами и Речью Посполитой.

В этом плане любопытно подумать и над тем, как во франшизу проникают современные веяния. История, как известно, это политика, опрокинутая в прошлое, вот и в книгу 60-х при переносе на экран в 2020-х лезет эта самая политика. Имперский эколог стал чернокожей женщиной, кого это теперь удивит? А вот, э, пристрастие барона Харконнена к своему полу подавалось автором явно в негативном свете, что теперь не очень совпадает с, э, западной повесткой, при этом противоречие явно усиливается пограничным возрастом объектов увлечения барона.

За пределами всего этого шумного современного флера остается крепкая ретрофутуристская история, не очень оригинальная в сюжетных ходах, но отчаянно визуально привлекательная. Сам посыл автора принадлежит уже к далекому прошлому, когда люди искали и думали, что находили философию истории, ту генеральную линию, что ведет к лучшему будущему. Кто-то называл эту философию марксизмом, кто-то психоисторией, Герберт пытался найти ее в веществах и озарениях, позволяющих соединить нити вероятности. Все это не сработало, но некоторая власть несбывшегося все еще здесь, позволяя нам на миг ощутить ту веру, что заставляла людей строить Днепрогэс и писать космические оперы.