5 Мы - дети страшных лет России

Когда Блок говорил это, это надо было понимать в переносном смысле, фигурально. И дети были не дети, а сыны, детища, интеллигенция, и страхи были не страшны, а провиденциальны, апокалиптичны, а это разные вещи. А теперь все переносное стало буквальным, и дети – дети, и страхи страшны, вот в чем разница.

Актуально как никогда и немного грустно.
Читала впервые лет в 15, в памяти оставалась только жаренная дикая утка, нереальная в разрушенной Москве 1917ого, да крысы в Лариной квартире.

Нет, эта вещь явно не для школьной программы. Чтобы понять "Живаго" надо жить на сломе. Да, в нем (не)много достоевщины, неизменной надрывности русской.
И плач, плач над ушедшим. Отнятым, унесенном ветром эпохи.

И непроглядный ужас: Мы, дети страшных лет России.

Сейчас, когда я пишу эти строки, много лет и невзгод спустя, смотрю на все другими глазами. И несчастья кажутся чуть менее страшными, и боль - чуть менее острой.
Еще более удивительно, что тогда, двадцать лет назад, книга оставила привкус горькой надежды. Сейчас же вижу отчетливо - в книге нет ни капли надежды. Патуля, Ларин муж, застрелился, чтобы не пасть от рук революции в образе собственного отца, Лара досталась нарождающемуся ГУЛАГУ, Живаго опустился и тихо ушел, почти никем не оплаканный... Мы, дети страшных лет России. Рефрен, который проходит сквозь весь роман. СССР уже нет, а страшные годы, вшитые в нашу генетическую память, все не закончаться.

Мы, дети страшных лет лет России.

Поразила чувственность, так не своейственная нам, людям, made in USSR.
И жизнь - с множеством оттенков. Нет полностью белых или полностью красных. И нет между ними какой-то незримой черты.

Россия, которой, возможно, никогда и не было. Или она была, и именно ее мы и потеряли? Именно этот великий слом - начала всего, чему мы ужасаемся сейчас.

Мы, дети страшных лет России.

Если хочешь понять настоящее - вернись к истокам.