4

Продолжаем тему "женской лирики".

и кивает с облаков спаситель
потемневшей медной головой.
кто бы видел, боже, кто бы видел —
умер б и не понял, отчего.

Следующий автор, Екатерина Перченкова, на мой взгляд, в современной поэзии занимает нишу между Полозковой и Седаковой. И, не смотря на то, что она "пользуется" поэтическими формами Веры, по метафизической наполненности она гораздо ближе к нашему современному классику - Ольге Александровне Седаковой. Её поэтика зачастую сродни женским заговорам и плачам.

При всём при этом поэзия Перченковой не чурается неожиданных решений, смысловых и образных парадоксов.

вот это снег. он падает. лови.
иди за ним по улице пологой,
где ни фонарика, ни колеи,
ни дома, ни дороги.
где прячутся вчерашние следы -
и от ночного зимнего колодца
несешь кувшин диковинной воды:
перевернешь - не льется.

Рецензия полностью здесь...

Миры Перченковой очень веществены, природны и оттого тяготеют к первопричинам, первосутям всего.

ходили беспокойные не те,
носили воду в черном решете,
крошили в воду тихую отраву.
запей, не морщись, будешь молодцом,
порвешь веревку, выйдешь на крыльцо,
а дальше будет так: к земле - лицом
и сердцем - к травам.

В них чувствуется поиск выхода из обыденности.

я нарисован в тетради
в клеточку, черным и маленьким, со спины,
со стороны, не смотри, бога ради,
завтра получится лучше - он каждый день
сочиняет нас заново.

туда, где на кухнях пляшет и прячется синий газ,
туда, где в любые будни по мокрым шоссе на исходе ночи
бегают в белых кроссовках, с собаками, парами, поодиночке,
торопятся на работу, не открывая глаз,
курят, складывают зонты и кутаются в пальто
бывшие ангелы.
ныне – не знаю, кто.
туда, где никто не дышит – затем, что не знает, как.
Боже, сыграй один, я твой лучший зритель!
дай мне последний звонок, подари мне знак, я хочу увидеть,

как вечером со стороны реки в тяжелую стынь двора
выходят зеркальщики, часовщики и кукольных дел мастера;
выходят, встают, и смыкают круг, и движутся посолонь;
как с их беспокойных горячих рук стекает живой огонь…
и жить – покуда несут огни под окнами вдоль мостовых.
никто не видит их – но они бессмертнее всех живых.

Она не боится показаться красивой, и правильно, потому что красота у неё - натуральная

никуда не надо, постой, остынь,
что ж тебе не терпится - руку в реку?
на земле прекрасно: весна, латынь,
мокрые газоны, фонарь, аптека.

потому-то здесь так спокойно быть,
проплывать украдкой в зеленый полдень,
где стоит студенческий хрупкий быт,
нерушим и нежен, как дом господень.

потому что и этот случайный дом
отлетит с земли невесомым паром.
потому что чудо всегда - потом,
а сегодня дождь и четыре пары.

теперь гляди, какой стеклянный март,
окликнешь - все равно не отзовется:
кто очарован, тот не виноват;
а завтра солнце
перетечет из мартовской слюды
слежавшейся, нетронутой, нетленной,
в сквозное одиночество воды,
стоящей по колено.
и руки врозь, и небо пополам,
и завтра нехорошая погода -
вода, вода, прильнувшая к стволам,
и корни, утекающие в воду.
под ними молодой придонный ил,
над ними свет летает снежной солью,
так осторожен, будто сделал больно.
так равнодушен, будто разлюбил.

как ни скажешь - ложь, как ни выдохнешь - неудобно,
как проснешься - все будет по-прежнему пусто, но
расцветет голубой колокольчик в стеклянных ребрах,
смешной, смешной...

Другая тема, которая преследует автора и хорошо удаётся ему, это человеческое сиротство, людская бесприютность

Так доживаешь до пятой по счету осени – мятая майка, крошки печенья в кармане, и вдруг понимаешь - никто никогда не спросит:
«Чьи у тебя глаза, неужели – мамины?».

«У других все как надо, а ты получился чудом, и живешь как попало, и бродишь себе в потемках, говорю тебе – чудом, а если не так – откуда у тебя под ребром рыболовный крючок, детеныш?»

перебирать неподвижную пыль, убивать тишину и скуку,
сниться друг другу гуляющими под дождем.
черная плоскодонка идет по лунному грунту.
хьюстон, у нас проблема: мы никого не ждем.

Но, главное, что автор ещё не забыл...

чтобы заметить, как начинается непорядок, необязательно быть ученым.
хьюстон, у нас проблема. третьи сутки подряд горизонт остается черным.
каждый из нас носит в себе взлетную полосу и вокзал,
мы пока еще не забыли,
как это: когда поднимаешь к небу глаза - и глаза становятся голубыми,

И что автор ещё чувствует...

храни меня как можешь, боже мой.
пусть я была вода - а стану камень...
гляди, гляди, как я иду домой,
к ветшающему берегу в тумане,
в распахнутое поле серебра
иду твоим смеющимся посыльным -
домой, домой, в сырые руки трав,
в босую нежность придорожной пыли.
в раю стоят большие корабли
и города, умолкшие под тенью,
но я из очарованной земли
несу тебе терновник и репейник.
домой, домой, где дальше и теплей,
где медлит сердце, вставшее по слову,
где воды расступаются во мгле
и небеса раскрыты - до седьмого;
под солнечный полуденный ожог,
с живых ветвей стекающий на плечи...
...всегда кто ранил - тот и бережет.
и кто покинул - охраняет крепче.

... и способен художественно донести до читателя всю красоту трагичности нашего мира.

отыщи в кармане холодный нож
выговори родину через дрожь
не печалься, умница, - горячо:
ледяная звонница за плечом
кандалакша хатанга колыма
в глотку заколоченная зима
кипяток и порох наперечет
холодно не холодно горячо
кто болел от холода тот потом
ходит по реке жестяным плотом
к берегу примерз онемел затих
что горело выпито на троих
за снегами прятался черный дом
где на всех хватило воды со льдом
где слепая дымная иордань
приняла в объятья любую пьянь
холодно не холодно горячо
провалился в прорубь считай крещен
онемел бы напрочь да вслух несет
дым пошел наверх горячо и все
я хожу по холоду у меня
слово кочегара печать огня
говорили зиму взахлеб навзрыд
полюбили всякого кто горит
каторжное дело зимой гореть
как рука без варежки в январе
будто наледь сколота с потолка
трещинами ходит по дну зрачка

в жаркую землю летом толкались посохи,
звезды текли дорогами птичьих стай.
долго ходил по болоту как посуху?
а вот теперь - летай!
жди на пустых полях голубых проталин,
в небе всю зиму темно - не видать ни зги.
знаешь, как сделать, чтобы твой дом летал?
сожги.

и вроде бы жили,
разговаривали, дышали,
от неба прятались под разноцветный зонт...
а черный ящик на самом деле - оранжевый шарик,
каждый вечер падающий за горизонт.