2 а это зачем?

Аполлон Безобразов - полигон стилистических игрищ, где за формой содержание теряется с порога и не находится до последней строчки. Кажется, что слова здесь играют куда более значимую роль, чем сюжет, да и есть ли там в действительности сюжет, в этом фантасмагорическом сплетении нескольких игровых фигур-персонажей? Каждая из которых лишь проекция проекций, тень на стене, лица эмиграции в дремлющем в дождливых или дрожащих от жары мороках Париже - бледные, мертвенные привидения, и ни одного живого человека. Что Васенька, что Тереза, что Тихон, что... (остальных перечисляй-не перечисляй), что даже Роберт - каждый из них это грань одного и того же, это даже не лицо русской эмиграции, это бесконечный поток мысли, разделенный на осколки и дроби.

Что это, сюрреализм? Модернизм? Попытка превратить краткую и ёмкую стихотворную форму в форму прозаическую, где на 150 страниц растянуто, размусолено то, что вписалось бы в его "виртуозную хореическую смерть"? История-поиск, и поиска там значительно больше, чем смысла.

Слоняются, неприкаянные, бездельные, бессмысленные молодые люди - богема нового мира, российские дети, неумелые и не желающие уметь, и пьют, и жрут, и блюют (с каким наслаждением к человеческим проявлениям бренности относится Поплавский - словами не описать), и испражняются, и пьют, и пьют, и снова спят, и живут как клошары - бомжи по-французски - в сквотах, занимая без спроса и предложения заброшенные дома и замки, остаются в должниках и совершенно не умеют жить, только влачить существование, заполненное мыслью на двести процентов и лишенное какой бы то ни было цели.
Есть, есть там те, кто умеет работать и зарабатывать и выживать, но они - отходят на второй план, в свете софитов пляшут и вертятся в полусне Безобразов, Васенька и Тереза.

В глубине, за темными занавесками и туберкулезными ширмами, среди баулов, вешалок, лесенок, грязных кухонь, серых ватер-клозетов без стульчаков, в запахе кала, среди моли, пауков, клопов, мух, мокриц, стрептококков и гонококков, спирохетов, спирилий, коховских палочек и таинственных, невидимых даже в сильнейшие микроскопы возбудителей рака, трахомы, сонной болезни и столбняка.
В саване пыли и сырости в конце десятков задних лестниц, нереально освещенных бледно-зеленым, больным и неподвижным светом газовых горелок и тусклых, пыльно-желтых электрических лампочек низкого напряжения, там, в глубине проходов, коридоров, двориков, уборных и чуланов погасла античная слава неподвижного взгляда Аполлона Безобразова, и он спит, позабыв свое имя и перестав быть.

Это - разговор на кухне под утро в алкоголическом бреду, когда двое уже устали пить, но не успели ещё протрезветь, и кажется, что обсуждение посвящено едва ли не тайнам Вселенной, но на деле нелепые эти человечки обсуждают совершенно дурацкие идеи. Успевать за мыслью в словах и описаниях почти невозможно, и потому разительно от остальных глав-новелл, написанных, очевидно, в разное время, отличается Вера-Тереза.

В каком-то нежном удивлении, как будто думая сосредоточенно о чем-то, ребенок слушал тихие и немолчные голоса насекомых, сквозь которые отчетливо и медленно, как синяя полоса, проплывало временами мычание; озеро внизу окутывалось голубизною, туда многими уступами вели леса и долины, каждый из коих был огромной недосягаемой горой.

Житие Веры-Терезы живет другим языком, где к концу предложения ты не забываешь образа из начала его, и оно подходит ей, как ряса - священникам. Она болезненный ребенок, монастырская девочка, откуда пришла, там и осталась, и низачем больше в этой жизни она не должна существовать, ибо спасти можно только того, кто желает быть спасенным, а ей дается разве что быть послушницей, но не пророком и не святой. Невеста вся и ничья, тонкая, звонкая, сломанная птичка без крыльев - и как ей тут выжить, и любить, и существовать.

Аполлон Безобразов - это фигура-солнце, собравшая вокруг себя планетами-спутниками всех остальных, так или иначе вращающихся вокруг него в его сиянии, но он не самый приспособленный, и не самый прекрасный, и даже не самый характерный, и если в романе звучит слово безобразие скорее в значении "некрасивого", то я выбираю значение "без образа".

...прямо-таки в отчаянии я остановился перед самой лодкой и уставился в его необыкновенно волевой профиль - смесь нежности и грубости, красоты и безобразия.

Он существует лишь как магнит для остальных, главный рассказчик и ведущий диалога, но есть ли смысл вслушиваться в его слова? Так же, как в молитвы Терезы, или стойкие утверждения Зевса, или проповеди Роберта - ведь, в сущности, в них столько же смысла, сколько в молчании.

Это было бесконечно красиво (за то и два), но
а зачем?