4 "Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой."

Прекрасный исторический роман, давно не читала книгу этого жанра с таким интересом и удовольствием! Но я понимаю, что большинство читателей, привыкших к любовным романам в средневековых декорациях, будут разочарованы.
Автор погружает читателя уже с первых страниц в сказочно-былинную атмосферу дохристианской языческой Руси. Мы просто ощущаем себя физически сперва в дремучем лесу, где сталкиваемся с одиноким колдуном Клудом и его собакой по кличке Бука, а затем в его воспоминаниях, когда он мальчиком был с отцом на празднике Световида.

Ярким воспоминанием у Доброслава осталась белая священная лодья и Мерцана, дочь жреца Родослава в ней, одетая во все белое и с караваем хлеба в руках, который она протягивала Яриле - богу солнца.

"Доброславу казалось, что и сама она сейчас является частью этого солнца. Сердце мальчика ликовало, ему очень захотелось быть рядом с этой девочкой, плывущей в лодье, украшенной цветами и зеленью".

Черные всадники нагрянули внезапно. Накинули на шеи арканы, стали рубить безоружных русов, разить стрелами. И не было спасения от этой жестокой, неуправляемой силы. Русы не могли защитить себя, так как были безоружны на празднике Световида. Оставшись сиротой после набега хазар, юный Доброслав десять лет прожил у жреца, научился собирать травы, лечить людей и стал Клудом - колдуном-вещателем. Но навсегда поселилась в сердце жажда поиска предателя, который навел в праздничный день отряд черных всадников на его племя. Помнит Клуд последние слова умирающею отца и знает, что однажды воспрянет духом родная земля, поднимутся русы как один и настанет время вести навстречу солнцу священную белую лодью и завещание отца уйти с завоеванного степняками и ромеями Крыма к берегам Борисфена в Киев.

А для задуманного нужно ему не просто собака, а собака сильная, наполовину волк. И он осуществляет задуманное. От жены тиуна-ромея, что управляет этим краем, он узнает, что имя ее не Аристея, а Настя и что она тоже славянка, угнанная в рабство и купленная ромеем, что освободил и женился на ней. Она благодарна ему за это, но несчастна потому, что не любит мужа. От него же она узнает имя того человека, который за деньги навел хазар на безоружных соплеменников Доброслава и , что живет он теперь в Константинополе. Влюбленная Аристея-Настя рассказывает об этом Доброславу и тот решает прежде чем перебраться в Киев, отправиться в Константинополь, чтобы отомстить подлому ромею. А его спаситель, жрец Родослав, видит вещий сон, что Доброслав сможет найти в Константинополе его угнанную хазарами дочь.

Сам Доброслав гонится за Мерцаной как за своей детской влюбленностью, не замечая, что рядом с ним живет Аристея-Настя, которая мечтает, чтобы он похитил ее и как Иван-царевич унёс со своим волком из опостылевшого дома.

Доброслав живёт лишь мечтой о мести и проходит мимо своей настоящей любви. А Настя опять помогает ему и обеспечивает место на греческом корабле, уходящем в направлении Константинополя. И в последний миг вдруг сам Доброслав понимает, что он уже любит Настю.

"Световид, - взмолился тогда своему богу Клyд, - отведи напасть от моего сердца Не то я приму грех на душу, перекину замужнюю женщину через седло, как разбойный хазарин, и.." А Мерцана? ..Да, Мерцана. Но она всего лишь девочка в солнечной лодье, сестра, ставшая мечтою из далекого прошлого..."Ты ее можешь любить или не любить, но ты дал слово найти ее.."

"Потом я обратил внимание на очень красивую женщину в хитоне, которая в немой тоске протягивала руки вослед нашей диере. Кому предназначено это последнее выражение неистовой любви?.. Неужели вот этому, язычнику, сложенному, как Аполлон, с добрыми и умными глазами? Имя его точно соответствует облику - Доброслав. Да.. Именно ему - эти жесты любви и отчаяния.. Тоже , видать, язычница, но принявшая нашу веру. Кто она ему? Жена? Не может быть.Тогда сестра? Вспомнил: это она, жена тиуна - управляющего глухими селениями неподалеку от Сурожа, славянка, просила митрополита за брата."

Вместе с Доброславом читатель побывает в Херсонесе Таврическом с его красивыми белокаменными домами, храмами, только что построенной христианской церковью и узнает о клятве граждан Херсонеса, найденной много столетий спустя археологами.

"И не предам Херсонеса ... и из остальной территории, которой херсонесцы управляют или управляли, ничего никому не отдам, ни эллину, ни варвару, буду оберегать все это для херсонесского народа..."

В 790 году к причерноморским византийским владениям подступила многочисленная русская рать. Она повоевала города Херсонес, Корчев (Керчь) и приблизилась к Сурожу. Высокие каменные стены десять дней выдерживали осаду, но устоять напору русских не смогли — крепость пала. «Силою взломивъ железнаа врата», Бравлин ворвался в город. Новгородцы бросились грабить церкви, монастыри, в которых хранились золото и драгоценные сосуды, паникадила, позлащенные алтари, иконы и раки. Сам Бравлин попытался захватить богатства святой Софии: «царское одеяло, жемчуг, каменья драгие». Но когда он приблизился к гробнице святого, то был поражен внезапным недугом: «обратися лице его назад». Решив, что его постигла божья кара за святотатство, князь отдал приказ новгородцам прекратить разграбление города, вернуть монахам, попам и жителям отнятое у них добро, отпустить пленников и вывести рать из крепости. Лишь после этого лицо его вернулось в прежнее положение… Потом состоялось крещение Бравлина. Крестил его архиепископ Филарет и христианский князь, наместник византийского василевса в Суроже Юрий Тархан.

Этот поход русских в Крым изображен Филаретом как разбой, как нашествие варваров. Понять архиепископа нетрудно, ведь он — представитель супротивной стороны. Но Бравлин предпринял этот поход не с целью грабежа и наживы, как, впрочем, и другие походы русских на византийцев, а чтобы наказать заносчивых ромеев, от которых русские купцы терпели унижения и насилия и которые подзуживали хазар разорять и грабить владения русов…

Новгородский князь, заключив с Юрием Тарханом союз «мира и любви», покинул Сурож, предоставив этому городу-крепости жить так, как он жил прежде. И снова на его улицах, вымощенных каменными плитами, весело, как будто и не было беды, загалдели, мешая речь, греки и аланы. Это аланы на месте Сурожа в III веке основали свое поселение под названием Сугдея.

Некогда могущественные племена, они населяли весь Северный Кавказ и область между Нижним Днепром и Южным Уралом и владели важным проходом через Главный Кавказский хребет — Дарьяльским ущельем, через который, как вода через трубу, просачивались из Азии в Европу разного рода завоеватели. Звалось тогда это ущелье Аланскими воротами.

В IV веке через них на мохнатых низкорослых лошадях проскакали орды диких гуннов, сметая все на своем пути, словно смерч, и вбирая в себя, как гигантский водоворот, многие племена и народы. Вместе с гуннами, а позже сарматами и готами, аланы приняли участие в так называемом великом переселении народов. Часть из них тогда попала в Южную Галлию, на Пиренейский полуостров и даже в Северную Африку, а те аланы, которые остались на земле своих предков, попали в зависимость от ромеев и хазарского каганата.

Вообще, если наблюдать за нашей землей из великого Космоса, то жизнь народов ранних веков представляется как некие вселенские буревые взвихрения, которые несутся в пространстве и времени с ужасающей силой, закручиваясь, уничтожая себя, возрождаясь вновь, а в минуты затишья оседая кратковременными по сравнению с вечностью цивилизациями. Но проходит какое-то время, и опять они срываются в дикий галоп. И тогда копытами лошадей, боевых слонов и верблюдов снова кромсается человеческое тело…

Гунны, готы, франки, славяне, аланы, свены, бургунды, лангобарды — они двигались вместе, сплетаясь, разлетаясь в стороны, снова сплетаясь, раскалывая друг другу железом или дубиной головы, а когда надо — поддерживая друг друга. Они двигались по земле, словно воды всемирного потопа, способствуя крушению государств, вроде рабовладельческого Рима, и возникновению новых, таких, как могущественные империи — Византийская с Константинополем на берегу пролива Босфора Фракийского и Франкская с Ингельгеймом на Рейне или Киевская Русь с Киевом на светлом Днепре.

Там же Доброслав познакомиться с монахами Леонтием и Константином, тем самым, что уже под именем Кирилла вместе с братом Мефодием отправятся на Русь и создадут новый славянский алфавит вместо старого под названием "резы". И уже с Константином читатель побывает при византийском дворе басилевса Михаила III, кишащий царедворцами-интриганами, где так душно жить философу Константину.

Наконец, добравшись до Константинополя Доброслав найдет дочь жреца Мерцану. Но она не та несчастная рабыня, которую представлял себе Доброслав и которую надо спасaть. Она стала женой того самого ромея, что за деньги выдал ее народ хазарам. Но даже узнав об этом, она не воспылала гневом как Медея и не возжелала допустить убийства мужа, который уже давно живет с известной во всем Константинополе блудницей, но хорошо обеспечивает и свою жену. Она не хочет терять свое общественное положение и ее не взволновала участь своего племени или родного отца. Она готова донести на Доброслава, чтобы его схватили и казнили за одну попытку убить ромея, останавливает ее только то, что тогда станет известен и поступок ее мужа, а, следовательно, противники сумеют этим воспользоваться.

Вот вам и девушка-мечта, оказавшаяся в реальности кровожадной Русалкой, что завлекает, чтобы погубить. Увидев как изменилась та девочка, в которую он был влюблен столько лет, Доброслав отказывается от планов мести и отправляется в Киев.

А в Киеве княжат Аскольд и Дир. И здесь автор ведет читателя и по стольному граду Киеву, и по княжеским теремам, и по домам бедняков, и по лачугам смердов. Очень подробно описываются костюмы, военное снаряжение, обычаи и традиции, свадебные обряды и русов, и ромеев, и степняков.

Думаю, что здесь те из читателей, кто в "Войне и мире " пропускает сцены войны ( а это половина романа!), начинает зевать. А автор, нисколько не заботясь об этой категории читателей, продолжает длинные рассуждения, вложенные в уста различных персонажей. "Видимо так устроен мир, что бедный человек виноват везде, где бы он не жил, и всегда.."

"Кроме оружия каждый войн должен был иметь медвежье сало, бобровую мочу, кусок овчины тростниковые полые трубки. Медвежьим салом смазывались луки. Раненые, у кого застрял в теле осколок стрелы или копья, пили это сало. Рана заплывала жиром, и осколок вылезал наружу. А открывшуюся рану смазывали бобровой мочой. Овчина нужна для того, чтобы скрытно подойти к неприятелю. Ею обертывали копыта лошадей, и тогда не было слышно топота и на грязи не оставались следы. Через тростниковые трубки, когда надо, дышали, погрузившись с головой в воду или болотную жижу."

Аскольд и Дир собираются идти походом на Константинополь за то, что ромеи нарушают договоры о дружбе и науськивают хазар совершать набеги на Русь. Согласно “Повести временных лет”, Асколд и Дир “отпросились” у Рюрика на поход в Царьград вместе со своими родичами. Но в Никоновской летописи они выступают как враги Рюрика: недовольные разделом волостей, дружинники участвуют в организованном против него восстании. Так или иначе, отправившись вниз по Днепру, варяги узрели на холме славный город, основанный Кием. Узнав, что в городе нет правителя, и что его население платит дань хазарам, они решили там осесть и княжить.

О набегах русов (так называли греки народы, живущие к северу от Черного моря) на Царьград помимо Повести временных лет мы узнаем от византийских и итальянских хроникеров, что придает сведениям больше достоверности. Правда, источники расходятся в определении дат: в Повести указан 866 год, а по византийским данным это 860-861 годы. Византийцы, измученные войной с арабами, никак не ожидали нападения с моря русов. По разным данным к берегам Константинополя подошло от 200 до 360 кораблей. Византийцы слабо представляли, откуда пришла эта армия, а вот летописец Нестор говорит о войсках Аскольда и Дира, которые подвергали разграблению окрестности византийской столицы и грозились взять сам Царьград. Только благодаря усердному молению царя Михаила и патриарха Фотия, а также ризе пресвятой Богородицы, которую смочили в море, произошло чудо: внезапно разыгралась буря, а поднявшиеся огромные волны и сильный ветер разбросали корабли «безбожных русских» – немногие смогли вернуться домой.
Роман Владимира Афигногенова настолько объемный и охватывающий такой огромный пласт культуры, что хочется читать продолжение и узнать о дальнейшей судьбе Доброслава, Насти и даже Бука. Обязательно поищу вторую книгу "Асколдова тризна".