5

«Один из ветеранов рассказал нам, что аббревиатуру NASA надлежит расшифровывать как Never A Straight Answer — «Ни одного прямого ответа». Мы научились добавлять несколько лет к любым датам из пресс-релизов NASA относительно графика полетов шаттлов.»

Для многих читателей русского издания «Верхом на ракете» стилистика авторского языка не будет проблемой. Для меня же эта книга стала текстом, который постоянно хотелось отложить в сторону и больше никогда не возвращаться к нему — и так до тех пор пока внезапно не оказалось что это не только отличные мемуары, но и лучшее из того, что я читал за последнее время.

Майкл Маллейн — полковник ВВС США и астронавт НАСА, который почти на каждой странице этой книги рассуждает и шутит как типичный мужлан. Имея в виду, что перед нами все-таки печатный текст — надо понимать, что он нисколько этого не стесняется: текст книги полон шовинизма, мачизма и шуток «ниже пояса». Почти на каждой странице за Маллейна испытываешь такой испанский стыд, словно автор книги это не астронавт прошедший отбор в 700 человек на место, а твой подвыпивший на семейном празднике дядя со своим любимым анекдотом про откопанную стюардессу.

«…мы в шутку жаловались на сексизм фото. Есть ведь и женщины, выходящие в открытый космос, говорили мы. Следовательно, на контрольной карточке должна быть представлена и обнаженная женская грудь с правильно расположенными датчиками. Один из наших даже вырезал фотографию модели из Playboy, пририсовал биодатчики на ее обнаженной груди и вставил в карту контрольных проверок для выхода в открытый космос.»

Но со временем эта «мужланская» тональность перестает раздражать. Она все еще присутствует, но начинает восприниматься в другом ракурсе — как фоновый шум виниловой записи, как атрибут эпохи. И, конечно, на каком-то уровне хотелось верить в возможность существования подобия ноократии хотя бы в отдельно взятом НАСА (где, если не там?) — но не Маллейн же в конце концов виноват в том, что именно так в его время выглядел «парень что надо», и что именно его набор астронавтов в НАСА (Thirty-Five New Guys, «Тридцать пять новых парней») — уже 8-й по счету — стал первым набором к которому допустили женщин.

«Я настолько проникся этими изощренными сексистскими идеями католицизма, что в последнем классе средней школы написал экзаменационную работу о том, почему женщин не следует допускать к обучению в колледже. В конечном итоге, убедительно рассуждал я, образование им никогда не пригодится. Они поступают в колледж только для того, чтобы найти мужа. При этом они занимают без необходимости места мужчин, которым образование требуется для того, чтобы найти работу… настоящую работу. Я получил за этот проект пятерку — я хорошо освоил предмет.»

В итоге — и не в последнюю очередь благодаря фрагментам этой искренней бесхитростности — текст воспринимается очень рельефно, а моменты животного страха и детского восторга космосом в тексте Маллейна обретают амплитуду американских горок.

Майклу Маллейну довелось работать в НАСА в очень турбулентное время. Это и холодная война; и технические недостатки программы «Спейс Шаттл» с необходимостью балансировать между человеческими жизнями, публичным имиджем и национальной гордостью; это и появление в космическом клубе «парней что надо» первых женщин; и сама структура организации НАСА со своими подковерными перипетиями. Все происходящее можно было описать красиво: сгладить углы, замести под ковер маленькие неудачи, а большие списать на внешние обстоятельства. Но, к счастью, к моменту написания книги большая часть обязательств автора перед НАСА уже закончилась, и текст получился преимущественно таким:

«Все камеры фокусировались на этой радужной коалиции, и в особенности на женщинах. Я мог бы показать прессе голую задницу — и этого бы никто не заметил. Белые мужчины из числа TFNG были невидимками.» (Маллейн о представлении публике 35 астронавтов восьмого набора.)

За 12 лет службы в НАСА Маллейн совершил три орбитальных полета общей продолжительностью 14 суток 20 часов и 23 минуты. Среди его миссий первый полет на шаттле «Челленжер» и две секретные военные миссии на шаттле «Атлантис», по итогу которых у него получился заразительный рассказ о любви к космосу*.

* И немного о лютой ненависти к бюрократии.

«Мы рванули к дверям. Вышибалы и несколько завсегдатаев решили, что предстоит большая драка на парковке. Представьте себе их изумление, когда они выбежали следом и увидели, как 30 астронавтов стоят, задрав головы, и тычут пальцами в яркую точку, летящую в вышине. Я посмотрел влево на Бонни Данбар. Через месяц она – специалист полета за манипулятором «Колумбии» – будет снимать этот спутник с орбиты. «Господи, какая прекрасная профессия, – подумал я. – Как же я могу уйти из нее?»»

(Отдельно стоит отметить замечательную работу Игоря Лисова по переводу, проверке фактов и переносу американского контекста и местных реалий на бумагу. Одних только «необязательных» сносок в книге 5% от общего объема текста, и читать их не менее интересно чем основной текст книги — и редактор, и переводчик «Верхом на ракете» проделали просто отличную работу.)

И другие цитаты:

(Об отборе в НАСА.) Я хотел быть нормальным настолько, чтобы, когда кто-то станет искать это слово в словаре, он нашел бы там мой портрет. Поэтому я лгал. Я ничего не сказал о том, как мы писали в радиатор, как взорвали автомобильный мотор или как носились вокруг горных вершин на «Сессне-150». Я лгал даже тогда, когда правда могла бы пойти мне на пользу.

***

В другой раз кто-то приколол журнальную статью о размножении в невесомости. Автор предполагал, что для копуляции нужны будут три человека вследствие отталкивающего эффекта третьего закона Ньютона, согласно которому «действие» вызывает равное по силе и противоположное по направлению «противодействие». Один остряк добавил: «Нет! Для этого-то Господь и дал нам руки и ноги». Второй прикнопил рядом со статьей лист записи добровольцев «для участия в тренировках на имитаторе земной тяжести», а еще кто-то – наверняка из числа женщин — нацарапал поперек: «Повзрослейте». Мне эти упражнения в остроумии на доске нравились. Нередко они были смешными до слез.

***

Мне приходилось слышать целые беседы между астронавтами, в которых не было ни одного знакомого существительного. Примерно так: «Я делал TAL, и в это время Sim Sup вырубил центральный SSME и вместе с ним APU номер два. После этого MS2 заметил утечку из OMS, а потом у нас разошлись GPC…»

***

Во время ужина друг Стива, один астрофизик, запал на вьетнамскую страницу нашей прежней жизни. Молодой ученый неустанно тянул из нас информацию о нашем боевом прошлом:
– Майк, а что ты делал во Вьетнаме?
Я не мог упустить возможность задурить ему голову и беззаботно ответил:
– Я проводил бомбардировку конфетами.
– Бомбардировка конфетами? Это как?
Рыба попалась на крючок, и я стал подтягивать леску:
– В деревнях женщины и дети имели обыкновение прятаться в своих паучьих норах и траншеях. Мы никак не могли застать их на поверхности. Поэтому я летал над деревнями на самолете, загруженном ящиками с конфетами, и сбрасывал их. Женщины и дети вылезали из своих укрытий, чтобы подобрать конфеты.
В этот момент я показал на Лорена и Брюстера и закончил:
– А эти ребята подходили через 30 секунд после меня, загруженные напалмом до краев, и обрушивали его на вьетнамцев. И всякий раз те попадались.
Глаза ученого расширились в ужасе и гневе. Я представлял, какие сцены рисует его воображение: картины бегущих женщин и детей, объятых пламенем.

***

На одной из кухонь женщины пили вино и резали овощи для салата, а мужчины расположились снаружи, поглощая бургеры и потягивая пиво. Мы были уже почти готовы объявить о победе над бургерами, когда наше внимание привлекли громкие шлепки по кухонному окну. Обернувшись, мы увидели прижатые к стеклу изнутри три пары обнаженных грудей. Трое из жен сняли верхние части купальников, преподнося тем самым эксклюзивное блюдо в виде шести сосков за стеклом. Мы завопили и засвистели в знак одобрения и подняли бутылки в честь их дерзости. Женщины оделись и продолжили готовить салат. Наши жены явно наслаждались новой ролью жен астронавтов.

***

Если на пути встречалась линия электропередач, Фред преодолевал ее в прыжке и нырял обратно на другой стороне. Весь юмор ситуации состоит в том, что много лет спустя Фреда назначили заместителем администратора NASA по вопросам безопасности. Подозреваю, что с годами у всех нас все-таки отрастает мозг.

***

Работу на тренажерах SMS, WETF и MDF я всегда ждал с нетерпением, но был еще один, без которого я бы предпочел обойтись, — самолет для полетов в невесомости, прозванный «рвотной кометой» (Vomit Comet). Это был модифицированный «Боинг-707», из которого убрали большую часть кресел и обили мягким материалом внутренние поверхности салона.

***

Представить себе, что я сижу в хвосте, уткнувшись лицом в пакет, в то время как Анна Фишер или Джуди Резник продолжают крутить сальто в невесомости… Для моих мужских чувств было чересчур. Приходилось притворяться. Когда Джуди предложила делать синхронные сальто, я улыбнулся сквозь сжатые зубы и кивнул в знак согласия, одновременно проклиная себя за браваду.

***

«Дросселирование». Мы летели уже 40 секунд, и вибрации усиливались: система пробивала звуковой барьер. Все в воздухе испытывало ударные нагрузки: гигантский закругленный нос внешнего бака, направленные конические верхушки ускорителей, нос, крылья и хвост корабля, а также стойки, соединяющие все компоненты вместе. Переплетающиеся ударные волны порождали аэродинамическую какофонию, и тяга двигателей автоматически уменьшалась, чтобы система не развалилась на части.

***

Это был не единственный случай, когда Джуди демонстрировала, насколько комфортно ей среди нас, мужчин. Однажды она искала что-то в своем ящике и вытащила целую гирлянду тампонов. Подобно волшебнику, вытаскивающему из шляпы кажущуюся бесконечной связку платков, она вытягивала и вытягивала. Каждое изделие было плотно упаковано в пластик, причем строго по одному. Эта парящая в пространстве лента очень напоминала полностью упакованный патронташ с шелковыми пулями. Джуди рассмеялась: «Могу точно сказать тебе, что этот ящик собирал мужчина».

Я посмеялся, представив себе, как суровый старый инженер NASA решает вопрос, сколько положить женских гигиенических изделий. Наверно, он выяснил, сколько нужно, у жены, затем умножил число на принятый в NASA коэффициент запаса, а сверх этого положил еще на случай продления полета. Ну и наконец, напевая себе под нос знаменитый лозунг Джина Кранца «Неудача — это не вариант» из «Аполлона-13», добавил еще несколько. Запихивая ленту обратно в ящик, Джуди произнесла: «Если бы женщине пришлось использовать все это, она бы умерла от кровопотери».

***

Туалет давал обильную пищу для подросткового юмора астронавтов-мужчин. Безусловно, самую мощную шутку отмочил Билл Шеперд из набора 1984 года. В одном из своих полетов он взял с собой в туалет кусочек сосиски от завтрака. Закончив свое дело, он запустил сосиску полетать наверх. Ошалевшие члены экипажа метались от стенки к стенке, уворачиваясь от непрошеного планетоида, а Билл гонялся за ним с куском туалетной бумаги. Наконец он поймал его и — к ужасу остальных — съел.

***

В другой истории с совместителем, в миссии 51-G, участвовали саудовский принц и француз. (Астронавты TFNG назвали миссию «Лягушка и Принц».) Принц ас-Сауд обратился с просьбой провести в космосе несколько экспериментов от университетов Саудовской Аравии в ходе наблюдения за молодой луной, которая могла быть видна в конце полета. NASA удовлетворило эту просьбу и включило ее в рабочий план экипажа под названием «Наблюдение лунного полумесяца». Этот эксперимент был религиозным по своей сути. Полет должен был проходить в Рамадан, девятый месяц мусульманского календаря, когда мусульмане держат строгий пост. Период поста и духовного созерцания заканчивается с появлением молодой луны и началом нового месяца. Принц ас-Сауд просто захотел стать космическим наблюдателем события, означающего окончание поста. Очевидно, наблюдение молодой луны было одобрено головным офисом NASA без знания его религиозного значения. Когда позднее командир Дэн Бранденстайн узнал о смысле эксперимента, он забеспокоился о том, что принц, быть может, собирается использовать шаттл как минарет высотой в 200 миль и сделать религиозное заявление по радио. Если бы такое случилось, американская пресса сотворила бы из NASA отбивную за предоставление космического корабля иностранцу в религиозных целях. Узнав, в какое дерьмо он может вляпаться, Бранденстайн пошел на очную ставку с принцем и заставил его точно сформулировать слова, которыми он опишет наблюдение месяца по радиоканалу, чтобы это описание было полностью лишено религиозного контекста. Хотя это была не самая главная проблема для Бранденстайна, он бы предпочел без нее обойтись. Командир шаттла и так достаточно загружен при подготовке полета. Еще не хватало заботиться о том, что его пассажиры могут сказать по радио!

***

Накануне орбитальной пресс-конференции представитель пиар-службы прислал руководителю полета просьбу о том, чтобы члены экипажа «надели брюки для пресс-конференции». Когда эта записка попала ко мне, я понял ее смысл. Служба связей с общественностью беспокоилась о том, что арабский мир мог счесть оскорблением для принца полет с демонстрацией женских ног. Я отправил эту записку в корзину. NASA, конечно, могло меня уволить, но я не собирался требовать у американской женщины переодеваться на потребу вкусам средневекового репрессивного общества, где женщины не могут даже водить автомашину, не то что летать на шаттле. Я хотел обратиться к Шеннон и попросить ее надеть на пресс-конференцию купальник-бикини. При этом я чувствовал весь юмор ситуации: я выступал за права женщин! Феминистская Америка в долгу перед Майком Маллейном. В конечном итоге камеру на пресс-конференции поставили так, чтобы в кадре оказались только верхние части тела членов экипажа. Ноги Шеннон, прикрытые или нет, не были видны.

***

У сенатора было много качеств, позволяющих рекомендовать его в наши ряды, за исключением того, что он не заплатил должную цену за это право — не прожил целую жизнь изматывающей работы и бешеной конкуренции.

Конечно, мы относились к нему с уважением, но наше недовольство проявлялось в мелких «бунтах». Перед его приездом в Центр Джонсона на доске объявлений появился (правда, ненадолго) листок для записи на краткосрочные восьминедельные курсы по подготовке в сенаторы. Когда же его полет был задержан на несколько недель, шутники в отделе запустили такую саркастическую шутку:
Вопрос прессы сенатору Гарну: «Сенатор, как вы себя ощущаете при известии, что ваша миссия отложена?»
Гарн: «Я страшно разочарован, поскольку посвятил многие часы предполетным тренировкам!»

В ходе полета у Гарна случился один из самых печально известных приступов космической болезни. Ходили слухи, что он был вообще недееспособен в течение нескольких дней. (Один летный врач позднее сказал мне, что они в шутку ввели новую единицу измерения уровня тошноты среди астронавтов – один гарн.)

Примечание переводчика: «Кроме шуток: в The New York Times за 5 мая 1985 г. цитировался биохимик Пол Каллахан, постановщик эксперимента с двумя обезьянами саймири в проходившем в это время полете 51-B с лабораторией «Спейслэб-3». На вопрос о том, насколько сильна была тошнота у одного из приматов, ученый не моргнув глазом ответил: «Два гарна».»

***

Необходимое требование тщательно документировать всю работу было еще одним тормозом при межполетном обслуживании: затяжка одного болта порождала множество листов документации. В отряде ходила шутка, что шаттл не может быть запущен, пока стопка бумаг, документирующих процесс межполетной подготовки, не достигнет его собственной высоты… 60 метров.

***

На самом деле шаттл не был пригоден к эксплуатации, и все эти критические ситуации — пожар на STS-9, проблема с тормозами на 51-D, отказ при выведении на орбиту на 51-F, история с клапанами на 61-C, не говоря уже о том, что происходило с кольцевыми уплотнениями ускорителей SRB, — недвусмысленно предупреждали об этом. Однако ничего не менялось. Шаттл продолжал летать с пассажирами и без системы аварийного спасения в полете — две наиболее яркие характеристики его работы.

***

Опасения астронавтов относительно эксплуатационных характеристик шаттла, отсутствия системы спасения и пассажирской программы должны были быть услышаны каждым ключевым менеджером — от Эбби до директора Центра Джонсона и до администратора NASA. Однако этого не происходило. Мы боялись сказать хоть слово, которое могло бы поставить под угрозу наше место в очереди в космос. Мы не были похожи на нормальных мужчин и женщин, которых беспокоят финансовые аспекты потери работы, неспособность сделать взнос по ипотеке или заплатить за учебу ребенка. Мы боялись утратить мечту, потерять то самое, что делало нас нами. Когда дело касалось нашей карьеры, мы не хотели рисковать. Эффективные лидеры сделали бы все возможное, чтобы вырвать с корнем этот страх. Джордж Эбби, директор JSC и администратор NASA должны были быть частыми гостями Отдела астронавтов и активно интересоваться тем, что тревожит нас. Каждый из этих визитов следовало начинать с таких или подобных одобряющих слов: «Ничто из того, что вы можете сказать мне, не поставит под угрозу ваше место в очереди на полет. Ничто! Если вы считаете, что я делаю какую-нибудь глупость, я хочу услышать это!» Во время своей карьеры в ВВС я встречался с такой формой лидерства много раз. Я видел ее в одном полете на F-4, где моим пилотом был человек с генеральскими погонами, а я был первым лейтенантом — и боялся. Мне никогда не приходилось раньше летать с флаг-офицером. Но этот человек был лидером, который понимал, как страх может поставить под угрозу работу команды, и сделал все от него зависящее, чтобы снять его. Когда моя нога ступила на трап самолета, генерал остановил меня и сказал, показывая на свое плечо: «Посмотри на эти звезды. Если я сделаю ошибку, они не спасут нам жизнь. Если ты увидишь в этом полете что-то, что покажется тебе подозрительным, скажи мне. В самолете нет званий. Полет сам по себе достаточно опасен, не хватало еще, чтобы члены экипажа боялись высказаться». Этот момент придал мне сил. Отдел астронавтов отчаянно нуждался в подобном разговоре, но такого не случилось. Страх управлял нами — страх, укорененный в постоянной привычке Эбби держать в секрете все, что касается назначений в экипажи. Мы должны были держать рот на замке.

***

Когда кабина проходила апогей своей траектории, экипаж на верхней палубе мог видеть, как небо стало черным: это был космос, недостигнутая цель «Челленджера». Тишина была почти полная, за исключением едва слышного шепота ветра. Затем началось двухминутное падение в океан. Голубая рябь Атлантики заполнила окна. Шум ветра усилился — кабина быстро набрала установившуюся скорость падения, почти 400 километров в час. Сидящие наверху астронавты видели всё более тонкие детали морской поверхности: рябь от ветра, барашки пены, яркие брызги, отмечающие падение других обломков погибшей крылатой машины… Горизонт в окнах поднимался все выше и выше, голубизна надвигалась на них… и наступило блаженное небытие.

***

Мы стали «экипажем Гриссома». Название обыгрывало эпизод известного фильма «Парни что надо!». После того как Алан Шепард вернулся из своего полета с титулом «первого американца в космосе», его с женой приняли в Белом доме Джон и Джеки Кеннеди. Фильм описывает, как Гас Гриссом и его жена ожидали аналогичных почестей, когда он вернулся из космоса, совершив второй американский суборбитальный полет, но этого не случилось. Вторые лица в Белом доме не ночуют.

***

Я расспрашивал ее о временах, когда она выступала в роли Микки-Мауса, о том, как компания Disney запретила ей сниматься в раздельном купальнике, и о том, как она получала по почте тысячи обручальных колец от «влюбленных до беспамятства» тинейджеров. Я хотел сказать ей, что никто из этих мальчишек не был поражен любовью. Их поражала топография ее свитера. Но я знал, что если выскажу такое вслух, то удар на поражение получу от Донны.

***

Чтобы занять самых младших во время бесконечного ожидания предстартового отсчета, обычно команда LCC давала детям листы бумаги, на которых они рисовали. После каждого старта разрисованные листы вставляли в рамки и вывешивали в вестибюле. Эти рисунки были еще одной формой послания «вдов и сирот» для стартовой команды, напоминая им, что находится на кону.

***

«Эта крыша LCC – она как пыточная камера». «Нужно построить памятник женам астронавтов, – подумал я. – Он должен изображать крышу здания Центра управления пуском с часами предстартового отсчета на отметке T-9 минут».

***

Мы должны есть только пищу, приготовленную диетологами, и отмечать всю еду в командировочном ваучере как «правительственные поставки». Будучи на службе у Дяди Сэма, мы находились в официальной командировке, причем в предписании значилось: «Откуда: Хьюстон, Техас. Куда: околоземная орбита». Все питание, транспорт и размещение обеспечивало NASA, а нам полагались только обычные командировочные в несколько долларов в сутки. Типичный полет на шаттле приносил астронавту лишь от 30 до 50 долларов.

***

Когда мы впятером вошли в жилую часть Бич-Хауса, там повсюду валялась одежда — юбки, туфли, носки, колготки, бюстгальтеры. Один лифчик свисал с лопасти вентилятора под потолком. Было понятно, что над нами решили подшутить. И действительно, в спальне мы обнаружили наш семейный эскорт — Хута Гибсона и Марио Рунко — в постели и без рубашек. Рядом с ними кучковались все жены, одетые лишь в нижнее белье и притворяющиеся, что шокированы нашим появлением. Все смеялись — и в этом мы сейчас нуждались не меньше, чем в хорошем ночном сне.

***

Танец света был столь захватывающим, что я наблюдал за ним до момента, когда сияние превратилось в туманный след на удаляющемся горизонте. Я был счастлив, зная, что у меня в руках билет на следующее представление через 90 минут.

***

Приезжая в Центр Кеннеди, я всегда стараюсь подойти к этому мемориалу. Он представляет собой большую матрицу, составленную из гранитных плит, на которых высечены имена астронавтов, погибших при исполнении служебных обязанностей. Их имена прорезаны насквозь, так что установленные за плитами зеркала отражают солнечные лучи. Вся конструкция поворачивается вслед за солнцем, постоянно ловя его свет. Сейчас на ее гранитных панелях выписаны 24 имени – первым идет имя Теодора Фримана, погибшего в 1964-м на T-38, а последними – имена семи астронавтов «Колумбии».

***

Я потихоньку присоединяюсь к какой-нибудь группе семейных экскурсий и смотрю, как они фотографируют кабину, и слушаю, как они удивляются сложности пультов управления и тесноте. Мое внимание неизменно привлекают дети. Их юные изумленные лица переносят меня в 1957 год. Я стоял на лужайке с таким же точно видом, наблюдая, как мигает, проходя через терминатор, спутник-1.