4

Есть такие художники, которые специализируются на продаже за рубеж образа своей страны. Никита Михалков торгует образом России, Эмир Кустурица продает Югославию, а Исигуро зарабатывает деньги на торговле образом Японии. Все они – неплохие художники. И страну свою любят. Только чтобы страна лучше продавалась, они представляют ее иной раз так вычурно и так гипертрофируют национальные особенности, что туземным жителям становится неловко. В условной России Михалкова генералы танцуют с медведями и закусывают гранеными стаканами, в Югославии Кустурицы происходит бесконечный цыгано-криминальный карнавал страстных придурков, а в Японии Исигуро все общество будто ходит по струнке репрессивных регламентаций семенящими шагами раскрашенной гейши, которая придумана лишь для того, чтобы в нужный момент присесть на коленки, сделать земной поклон самураю, потом налить саке из глиняного чайничка с драконами, опять склониться до земли, встать и той же походкой заводного цыпленка усеменить за ширму. Тоже с драконами.
У Исигуро каждая мысль и поступок героев как будто кричит: смотрите, я типично японская мысль или поступок! ТИПИЧНО! Вы думали, что это ушло в прошлое! А вот и нет! Мы все так живем! МЫ – ЯПОНЦЫ! И ничего привычного для вас, европейцев, здесь не будет. ПОТОМУ ЧТО МЫ – ЯПОНЦЫ!
Может быть, в конце концов, в Японии все так и есть: свадебные переговоры, репутационные детективы, сэнсэи, расшаркивания и поклоны. Может быть. Просто потому, что и в России водку частенько закусывают гранеными стаканами.

Кроме репрезентации национального характера в романе «Художник зыбкого мира» исследуется моральная дилемма человека, который во время войны был честным патриотом, то есть сотрудничал с теми, кто сотрудничал с фашистами, а теперь, после капитуляции, стал изгоем и почти виновником национального унижения. В романе хорошо показано все унылое ханжество нового американизирующегося общества, которое набрасывает кольцо за кольцом на старого героя свое осуждение и вынуждает раскаяться в прошлом. Признать ошибки ради счастья семьи, ради будущего детей. А он не хочет. Потому что он был патриотом, а не диссидентом, никого не убивал, в газовые камеры газ не пускал, просто делал свое дело, работал по профессии. Но общество все затягивает свои кольца. И вот он, наконец, сдается. Устраивает публичное покаяние… А оно оказывается никому не нужным. Никто этого покаяния даже не замечает. Обществу оказывается все равно. И мы понимаем, что мучительное нелепое покаяние было неврозом самого героя. А не неврозом общества.
А почему? А ПОТОМУ ЧТО МЫ – ЯПОНЦЫ