1

«Палоло, или Как я путешествовал». Это запоминающееся название, кажется, и есть самый примечательный момент книги. Примечательный, в основном, тем, что ни одно слово здесь не соответствует действительности; и если вопрос про «палоло»* закрывается сразу же в предисловии, то о том, что к жанру травелога эта книга не имеет вообще никакого отношения, читателю предстоит узнать уже по мере чтения.

* это такой червь икру которого не прочь поесть Дмитрий Львович, но — это очень дорого, а «дорого» это та проблема, которую и призвана решить эта книга. Но это конечно же шутка. (Панчлайн к которой — публикация этих бесплатных устаревших текстов за деньги).

Книга объединяет под обложкой 27 ранних публикаций Быкова: 26 из них опубликованы с 1991 года по 2007-й, и только публикация под названием «Хуинапутина как она есть» щедро отдает свежестью 2012-го года. Также во вступлении Быков упоминает, что тексты публикуются без редактуры, т.к. «это было бы нечестно: историю, хотя бы и собственную, не перепишешь».

К «Палоло» у меня две претензии. Первая — короткая и объективная: текст имеет, ну, вот самое отдаленное отношение как к путешествиям, так и к самому жанру травелога. И если название книги еще можно понять — мягко говоря, не самый жалкий трюк в ассортименте российских редакторов и издательств — то само слово «тра-ве-лог» Быков самостоятельно произносит в предисловии неоднократно. И, конечно, эрудит уровня Быкова прекрасно осознает свое лукавство, когда называет записками путешественника рассказ типа «Анонимные алкоголики, или Дорога в Чикаго». Рассказ, который целиком и полностью сводится к тому, что в далеком 1996-м в газете «iностранец» Дмитрий Львович решил за что-то оттоптаться на в чем-то повинной девушке с которой ему довелось спать. Место действия «травелога» — Москва и немного Подмосковье.

Или вот рассказ «Сладкая жизнь» («iностранец», №20(48), 8 июня 1994 года): где недалеко от берегов Сены (и, кажется, этого обстоятельства, по мнению Быкова, достаточно чтобы сошло за травелог) автора угостили многослойным мороженным, которое он «препарирует» по цветам для того, чтобы рассказать российскому читателю о глубине падения европейского общества, цитата: «Лично мне глубочайшим образом по барабану проблемы гомосексуалистов и лесбиянок, и я, если честно, их терпеть не могу, потому что нельзя из своего частного дела выдувать проблему вселенской значимости. Но геи не желают этого понимать (голубой пласт — видимо, черничный): им хочется, не прикладывая к тому никаких усилий, заработать право на исключительность.» — эта тонкая для 1994 года метафора, конечно, только ради того, чтобы закончить текст таким патриотичным: «Спросите, братцы, тут не дают солёных огурцов?»

В общем, Быков, конечно «ездил и езжу я очень много» — но в тексте этого нет. Ближе всего к жанру записок путешественника автор подбирается в рассказе «На Енисее» («Огонёк», №1—2, 15 января 2001 года), когда он приезжает на Кубу, чтобы спустить все деньги на проститутку по имени Енисей, но так и не переспать с ней — и не потому что его развели, а потому, что автор чист и светел и жене никогда не изменяет. Что, наверное, смотрелось органично в отдельной статье январского «Огонька» 2001 года — до двух разводов и свадьбы на своей же 21-летней студентке; но в 2020-м году, рядом с остальными 26 рассказами (половина из которых будто бы только для того и написана, чтобы продемонстрировать неугомонное либидо автора) это смотрится слегка комично:

«Мы вылезли закупиться ананасцем, и тут ко мне бросилась прелестная туземка лет пятнадцати — единственная прелестная туземка из всех мною виденных. Я ещё не знал, что столкнулся с третьим типом местного нищенства — принудительной торговлей. Я был о себе хорошего мнения. Я решил, что понравился ей, тем более что она, ласково скалясь, потянула меня в кусты. — Ребята!— крикнул я, не в силах сопротивляться.— Скажи, чтоб ждали!— и скрылся с нею в чаще.»

«Робеть я очень быстро перестал, а когда девки пошли в зал с подиума, попросил Игоря уговорить мне одну на персональный танец около стола. Это стоило пятнадцать баксов, да уж пропадай моя телега. Мне очень понравилась негритяночка. На вид ей было лет восемнадцать, росточком примерно с меня, тоньше раза в два с половиной, серебряная полоска трусов и символические босоножки,— черна, как полярная ночь, и такие ма-аленькие, ма-аленькие, острые, как мне и нравится (целомудренный читатель может думать, что это я о глазках)…»

Вторая претензия к этой книге носит куда более субъективный характер, а потому сформулирую его максимально коротко; тем более, что если процитированные фрагменты книги не вызвали смущения за автора, который посчитал их пригодными к печати как по молодости, так и в свои 53, в 2020-м — то и дальнейшие слова вряд ли разубедят читать этот сборник, допустим, травелогов. В моем же случае, после первых рассказов, когда стало понятно что каких-то этнографическо-географических зарисовок от Быкова ждать не приходится, я без особых проблем перестроился на режим чтения автобиографии и политической эссеистики, только чтобы за сотню страниц постоянного спотыкания о шовинизм, пошлости, гомофобию, национализм и снобизм понять, что за авторским эрудитом кроется какой-то совершенно неприятный мне человек. И что хуже всего — какой-то до жалости бесхитростно заискивающий перед читателем. И, наверое, в 25 лет абсолютно нормально угорать от перуанского села Ньяуи да шутить одну и ту же тупую шутку про соски стриптизерши. В кругу друзей. Но публиковать это в 53 в виде записок путешественника?

«…и только что вдоль носа моего не водила своими маленькими и острыми (теперь пусть целомудренный читатель думает, что это я о ногтях). После семи минут я заказал дубль, не без трепета засунув ей за серебряную полоску две заготовленные бумажки. Краем глаза я наблюдал за Андреем, перед которым телесно обильная, пёстрообутая блондинка шла уже вприсядку. О, дева пёстрообутая, боги мои!»