4

<...> Издавна
Сладкоречивая, светлокудрявая там обитает
Дева Цирцея, богиня, сестра кознодея Ээта.

Всегда предпочитала древнегреческие версии имён богов и героев латинизированным, но Мадлен Миллер, как и наши переводчики, почему-то склоняются к последним. Ну ладно, Кирка, давай будем звать тебя Церцеей, хоть это имя в последние годы вызывает совсем не те ассоциации.

Мне нравится, когда авторы отталкиваются от всем известных историй и уводят свой рассказ в дебри жизни второстепенных персонажей, о которых обычный читатель вряд ли наслышан. А гомеровская Цирцея - это изумительный образ. Богиня, дочь Гелиоса, могущественная колдунья и затворница с изощрённой фантазией и, вероятно, чувством юмора (не могу не одобрить превращения хамоватых моряков в свиней; и, обладай я подобной силой, сложно было бы удержаться от искушения повторить эксперимент). Наконец, встреча с интереснейшим героем Эллады, хитроумным Одиссеем. Признаюсь, чтение романа я предвкушала, тем более, что "Песнь Ахилла" произвела очень хорошее впечатление. И надо сказать, что ожидания в части увлекательности сюжета, общей атмосферности и глубины проработки характеров сбылись практически полностью. Мадлен Миллер действительно прекрасно удаётся пройтись между Сциллой и Харибдой, соединив внутренние драмы и мифических персонажей, всем известные сюжеты и накал страстей, насущные печали и попытки влиться в чужое сознание. Её Цирцея - это сила и любопытство, доброта и гнев, страстное желание любви и самодостаточность. Каждая веха сюжета неслучайна, каждая редкая встреча изгнанницы с миром добавляет объёма характеру и идеально укладывается в образ. Вопрос лишь в прочтении. И вот здесь моя читательская лодка натыкается на острые прибрежные камни. Мадлен Миллер создаёт образ, как Цирцея создавала свои зелья - щепотка золы, корень кипариса, алая кровь. Она тщательно отбирает фрагменты мифов, которые вписываются в её историю, подкрепляют её версию, улучшают её проект. И безжалостно отбрасывает те фрагменты, что не ложатся в канву, в образ "доброй" богини. Не отрицая глубины и самостоятельности характера, я не могу принять именно такую Цирцею - в ней слишком много человеческого, как не могу одобрить конструирование образа вместо попытки соединить всё, что нам известно, собрать весь хаос сведений и попытаться понять героиню во всей её сложности и противоречивости. Немного смущает и рефрен недолюбленного ребёнка, из которого вырастает несчастливый взрослый, что уже было в "Песне Ахилла". Возможно, конечно, что Мадлен Миллер отталкивалась от названия острова, пристанища богини: Ээя - это не просто название, но и выражение скорби. Но мне кажется, что здесь изначально был иной посыл и иная отправная точка.

Не пытаюсь умалять талант и знания Мадлен Миллер по античной мифологии, но свои романы в древнегреческой обёртке она пишет не столько о них, сколько о нас. И подозреваю, с каждым новым романом это её свойство будет проявляться лишь яснее.

​