5 Неоднозначный образ Бранда

«Бранд» (1865г.)‎ — одна из самых ранних и, пожалуй, самых неоднозначных пьес норвежского драматурга Генрика Ибсена. Это также одна из ключевых работ Ибсена, потому что отпечаток характера Бранда лег на многих героев последующих ибсеновских пьес (Томас Стокман «Враг народа», Грегерс Верле «Дикая утка» и другие).
Образ молодого ортодоксального пастора Бранда не может оставить равнодушным: он вызывает либо восхищение, либо ненависть, а чаще, и то, и другое.
Валентин Павлович Свенцицкий в своем богословском эссе «Религиозный смысл Бранда» (1907г.) пишет, что образ главного персонажа этой пьесы настолько широк, многогранен и универсален, что каждый может разглядеть в Бранде лишь те черты и идеи, которые у него самого уже закрепились в душе.
Чтобы понять мотивацию поступков молодого пастора, нужно смотреть на вещи с его перспективы — через призму вечности. Бранд категоричен, бескомпромиссен в вопросе нравственности и порой даже хладнокровен. Его жизненным кредо служат три слова — «всё иль ничего». Ему также принадлежит реплика — «Уступок никаких, ни послаблений, ни снисхождения к греху не жди», которая отражает его непримиримое отношение к греху.
В пьесе главным образом поднимаются следующие вопросы: в первую очередь, Бранд призывает к духовному пробуждению; он порицает либеральное, попустительское отношение к греху, прикрываемое словами «гуманность» и «любовь»; он затрагивает темы человеческой воли, целостности личности, жизненного призвания и неделимости служения Богу и повседневной жизни.
Религиозный философ и литературный критик Василий Васильевич Розанов, который в том же 1907 году, после постановки знаменитого «Бранда» на сценах Москвы и Петербурга, также, как и Свенцицкий написал очерк на ибсеновскую пьесу, не разделяет восторга первого.
Розанов осуждает Бранда за излишнюю и неуместную строгость, некоторую кичливость, беспощадность к слабостям близких, а брандовского бога называет «богом из чугуна и цемента», и эти замечания не беспочвенны. Однако, в этом же очерке Розанов сравнивает Бранда с Анджело из шекспировской пьесы «Мера за меру», находя в двух этих персонажах зеркальное сходство — это говорит о том, что Розанов не совсем понял образ Бранда, ведь такое сравнение совершенно неуместно.
Анджело — обыкновенный лицемер, жестокий к другим, снисходительный к себе, злоупотребляющий своей властью, готовый при первом искушении отказаться от всего, во что верил.
Бранд же — исключительный персонаж. Он ортодокс и суровый человек, без сомнений. Он строг к другим, но более строг к себе. Он последователен в своих поступках, его действия согласуются со словами, он честен с собой и с окружающими. Невзирая на все невзгоды на своем пути, он остается стойким, непреклонным, верным своим убеждениям. Он не идет на компромиссы с совестью, он категоричен, зато целостен.
Анджело вещает народу почти то же, что и Бранд, только Бранд, как говорит, так и живет, а Анджело в тайне делает то, за что прилюдно казнит других.
Подводя итог, образ Бранда безусловно исключителен в своей многогранности и интересен, но не может служить правильным примером христианской веры. В обличительных речах Бранда к народу есть смысл. Действительно, актуальность этой пьесы со временем только растет: остро стоит необходимость духовной революции, а современный христианин должен пробудиться от праздной, бессмысленной жизни, разорвать цепи рабства и обновиться. В Бранде подкупает его самоотверженность в служении Богу, сила воли, целостность личности, верность своим принципам. Однако чудовищная ошибка Бранда заключается в том, что он видит в Боге только грозного, беспощадного Судью, коим Бранд является сам, а не любящего Бога-Отца. Вера Бранда ветхозаветна, он — самый что ни на есть законник и словно совсем не понимает смысла искупительной жертвы Иисуса Христа, что в общем-то мы спасаемся не по своей праведности, а по милости Господа. Но Бранду неизвестно слово милосердие. Бранд — настоящий нравственный воин, в портрете которого не хватило лишь одного, но, пожалуй, самого важного пазла — любви. Он позабыл, что имя Бога, которому он служил всей своей жизнью, в первую очередь, — Любовь.
Пеьеса заканчивается тем, что Бранд слышит громогласный Голос с небес: Бог, Он — Deus caritatis*!
*любящий, милосердный