4

Мой первый Евгенидес оказался, скорее всего, и последним. Не потому что плохо, а потому что достаточно.
Его предыдущие романы меня смутно не привлекали: не нужно быть слишком филологом, чтобы догадаться, например, что в романе, который называется "Девственницы-самоубийцы" будут и девственницы, и самоубийцы, или, упаси боже, все сразу. В то время, когда этот роман попался мне на глаза, я как раз работала в журнале для девственниц-самоубийц и килобайтами читала письма про то, как бы им или лишиться девственности, или жизни, или выработать какую-то стратегию, которая позволила бы им сделать все это, но при этом иметь возможность опубликовать у нас свои стихи.
Папка "входящие" у меня каждое утро была забита евгенидесом.

"The marriage plot", однако, казался вполне безобидным. К тому же спереди роман имел цитату из Троллопа, сзади - отсылки к Эллиот, Гаскелл и Джейн Остен, поэтому я решилась немного освежить свое образование и прочесть роман, где обещали рассказать про девочку, которая читает викторианскую литературу в то время как в гуманитарном образовании восьмидесятых всем заправляет деррида и бесчинствуют синтаксические обороты, призванные выбить структуру из-под ног не только у текста, но и у самого читателя, чтобы тот беспомощно повесился на проржавевшей цепочке старого логического сюжета.

Сразу скажу, не-филологам и вообще тем, кто как-то счастливо избежал столкновения с постструктуралистскими теориями деконструкции и вездесущей лакановской пиписькой, роман, скорее всего, будет неинтересен. Для того, чтобы оценить всю прелесть момента, когда Мадлен с наслаждением хватается за "Даниэла Деронду", потому что там будут люди! они будут совершать какие-то поступки! - нужно как-нибудь разок прочитать к семинару "В лабиринте" Роб-Грийе и постараться ответить на вопросы по тексту. Хотя у тебя самого, как правило, возникает один вопрос - к Роб-Грийе, конечно. Что-нибудь вроде "Мой милый, что я тебе сделала?"

Впрочем, барт, деррида и кристева выступают в романе все-таки элементами декора, изредка выскакивая из евгенидеса как забавные тренированные чертики из табакерки - спустя тридцать лет над торжеством децентрализации можно очень хорошо смеяться - не потому что устарело, конечно, а потому что привыкли.

Это оставляет нам некий смысловой клубок, смотанный из осмысления полностью порушенного свадебного сюжета викторианских романов. Один престарелый и пропылившийся этой литературой профессор, из чрева которого, несомненно вещает Евгенидес, траурно замечает, что, мол, после того, как свадебный, брачный сюжет старого романа потерял свою актуальность, роман попросту умер. Какой смысл, за кого там выйдет замуж Эмма Вудхауз, если она может развестись через год. И почему бы Уикэму не потормошить пару раз в кустах Лидию Беннет. Да и мистеру Рочестеру более нет надобности прятать жену на чердаке - можно с чистой совестью посадить ее в клинику и носить ей передачки по воскресеньям. Джейн, добрая душа, напечет ей пирожков, и Рочестеру даже не нужно будет больше напяливать красный чепец и отвечать на неловкие вопросы о том, почему у него такой большой чердак.
Поэтому 'The Marriage plot' - это окончательная вариация на тему брачного сюжета, такие осмысленные финальные подергивания. Что выйдет сейчас, если одна девочка любит мальчика, который тоже ее любит, но при этом все осложнено маниакально-депрессивным психозом и вторым мальчиком. Мадлен - так зовут нашу героиню - это такая Доротея Брук восьмидесятых при Казобоне, который вместо мирового мифа пестует миф о собственной депрессии. Впрочем, выбор у Доротеи-Мадлен небогат - или это, или верный капитан Доббин, который иногда путает себя со Стивеном Дедалом.

Всю книгу Мадлен успешно путается в двух мужиках, которые тем временем столь же успешно запутались сами в себе. Леонард-Казобон пишет неподъемную историю своего психоза, в то время как Митчелл-Доббин-Дедал топчется вокруг Мадлен и своего собственного духовного роста.

Леонард жрет горстями литий, дотошно сообщает всем и каждому, как он страдает - и это неустанное перечисление собственной "плохости", педантичное отчеркивание галочками очередной темноты в глазах, звона в ушах и внутреннего ангста - заставляет читателя любить Леонарда куда меньше, чем он того заслуживает. В отличие от вполне обеспеченных Митчелла и Мадлен, у Леонарда правда нет денег, и он правда болен. В то время как Митчелл, который в какой-то мере представляет в романе тень Евгенидеса, со своими духовными исканиями, поездками в Индию и пятками матери Терезы, вызывает куда менее внятный отклик. А что Мадлен? - она всю дорогу страдает, читает и выходит замуж.

Впрочем, не стоит думать, что это какая-то скучная тянучка про бабу, двух мужиков и проблемы художественной литературы постницшеанского периода.
Нет, это очень веселая и хорошо написанная тянучка про бабу, двух мужиков и проблемы художественной литературы постницшеанского периода.
Но я подозреваю, что читать ее надо до того, как у тебя в жизни начинаются реальные проблемы - тогда обретают смысл все эти религиозные скитания по Индии, накачивание себя страданием и непременное желание устроить из жизни некий сюжет.
Без всего этого роман читается как премилый литературоведческий скетч, где слово "лопата" замаскировано под слово "постмодернизм".

Оригинал записи в LJ