3

Взбрело в голову писателю нашему Юй Хуа странная причуда: написать роман-гротеск о переходном этапе страны своей, Поднебесной, о временах великой китайской пролетарской культурной революции, о нелегкой для страны второй половине 20го века. Сидя на своем знаменитом на всю округу белом кресле, он закрыл глаза и начал воображать, как девахи семнадцатилетние в нужнике жопы в дырку свешивают, как идейных врагов до смерти палками избивают, как малолетняя шпана задами в дорожную пыль садится, а благочестивая комсомолка бордель открывает. Сатира кругом непостижимая, а Юй Хуа глядит с трибуны, как продается его книжка, и невольно защемило у него сердце, аж слезы на глазах выступили. Но и тогда...

Смешивая жестокую реальность с дичайшим абсурдом, автор наш добивается того, что читающий обращает внимание своё и в историческую плоскость, когда в бытность Великой Китайской Культурной Революции творилось такое насилие и беспредел, которое даже в одном словаре со словом "культура" находится не могло.

Никакой интриги в сюжете нет, с первых же строк нам сообщают - один из братьев умер, кремировали. Второй вот, что на золотом унитазе попердывает, - миллионером стал. В космос слетать надумал. А по малолетству жопы голые в толчке разглядывал. С использованием модернистских приемов с абсолютно телеграфным конспектным повествованием мы получаем историю жизни этих самых двух братьев, конец которой уже знаем.

С одной стороны, автор меня подкупает именно этим своим стилем рассказа, обрывочным, пьяно-кухонным. Как будто сидим мы с ним за кружечкой на прокуренной лоджии кухни, а он увлеченно рассказывает историю одного знакомого, собранную по его пьяным рассказам, сплетням знакомых, слухам соседей. Представляешь, трахнул её! Взял и трахнул, а ей и понравилось, но перед этим вот случай был...

С другой же, чистый его натурализм и манера подробно описывать самые жесточайшие сцены насилия не тронули вообще именно из-за стилистики рассказа. Постоянное ощущение, что это не со мной, это не с моими знакомыми, это мне на прокуренной лоджии историю рассказывают, а я в ответ головой покручу, поохаю, как же так, бывает же такое, слава богу, не со мной, пацанов-то как жалко... А потом забуду, и вспомню где-нибудь после, в другой компании, и упомяну, что вот смотрите, бывает же такое, мне рассказывали тут на кухне у друга, или сосед в подъезде, или на прокуренной лоджии кто-то вещал... Кто-то да рассказывал, и вам расскажу, перевру половину, другую искажу, приукрашу да приуменьшу.