3

Сложно передать, как тяжело мне дался этот роман, не смотря на то, что он совсем не большой по объему и не такой уж глубокий по смыслу, как может показаться на первый взгляд. Мне приходилось буквально продираться сквозь стиль и слог автора, эти наборы слов, рубленные фразы, обрывки предложений, постоянные многоточия..

— Ясно... То есть, я хотел... (это проклятое «ясно»!)
— Ну да, я понимаю. Но ведь, в сущности, это были владыки посильнее их коронованных. Отчего они не изолировали, не истребили их? У нас…
— Да, у нас... — начал я. — И вдруг она — рассмеялась. Я просто вот видел глазами этот смех: звонкую, крутую, гибко-упругую, как хлыст, кривую этого смеха. Помню — я весь дрожал. Вот — ее схватить — и уж не помню что…

О жизни в «страшном» мире диктатуры обрывочно, описаны элементы, детали. Из них, конечно, складывается общая картина, но всё рано как будто чего-то не достаёт. На первый план же, на мой взгляд, выходит любовь главного героя к революционерке. И то ведь не любовь даже, а безответная болезненная привязанность. Он начинает болеть в прямом и переносном смысле почти сразу, после знакомства с нею. Болеть и страдать.. А она? Абсолютно бездушная и как будто безэмоциональная, просто пользуется им, как очередным инструментом на пути к своей цели.

Его болезнь называется «душа», он пытается, и не может, но всё равно пытается бороться с ней. И знаете, что самое странное и страшное? Что если считать эту борьбу - борьбой между жизнью в диктаторском мире (где все на виду, живут в стеклянных комнатах, делают всё по расписанию и вместо имён у людей номера) и свободой (с волей, свободой слова и желания, и всем тем, что обычно воспевают в таких случаях), то складывается впечатление, что герою-то лучше и счастливее в первом мире. И хочется, чтобы он поскорее в него вернулся, и закончились весь этот ужас и помешательство, чтобы было наконец хорошо и спокойно.

Разве не противоположные мысли должны возникать после прочтения антиутопии..?