«Ни одна власть не может выжить при помощи чистого принуждения. Она рискует потерять идеологическую убедительность и оказаться слишком уязвимой во времена кризиса. Но чтобы обеспечить согласие тех, кем она управляет, ей нужно узнать их с более интимной стороны, чем это позволяют сделать графики и статистические таблицы. Поскольку истинный авторитет предполагает интериоризацию закона, власть стремится оставить отпечаток на самой субъективности человека, на всей его внешней свободе и частной сфере. Для успешного управления, следовательно, власть должна понимать мужчин и женщин – их тайные желания и антипатии, а не только электоральные привычки или социальные устремления. Если она хочет управлять ими изнутри, она также должна уметь представить себе их внутренний мир. Нет такой когнитивной формы, кроме художественной культуры, которая бы столь искусно картографировала хитросплетения человеческой души. Поэтому в Х1Х веке реалистический роман становится источником социальных знаний, несравненно более ярких и изощренных, чем может дать любая позитивистская социология» (Иглтон Терри. Идея культуры. М.: ИД ВШЭ, 2012. С.78. )

«эстетический смысл слова «культура включает в себя Игоря Стравинского, но не научную фантастику. Научная фантастика относится к «массовой», или популярной культуре – категории, двусмысленно плавающей между антропологическим и эстетическим».
(Иглтон Терри. Идея культуры. М.: ИД ВШЭ, 2012. С.53).