1) - Я еще не договорил! Я не договорил! Ведь Григорий еще лучший на телевидении! Что же мы удивляемся?
Вы удивляетесь? А я не удивляюсь! Я скажу по-другому: я ненавижу ваше телевидение! - он перевел
глаза на Машу, - у вас такая глыба в руках, вы входите в каждый поселок, в каждую деревню, в каждую избу!
В машину! На пароход! Но как? Как вы входите? Где поклон? С чем вы входите в дом! Я скажу, как вы входите!
Вертя ж...ми вы входите! - Таня прыснула, - Да! У вас праздник! У вас песни! Какие песни?
Ка-кой на хрен праздник!? Разве о празднике надо сейчас думать? Сейчас по всем программам
двадцать четыре часа в сутки надо кричать о том, что мы в беде, что мы все позабыли, растеряли и разучились,
что мы ничего не поняли, хоть все и слышали, и только умилились, ах как
хорошо, ах какие у нас когда-то на Руси гениальные были мыслители! - с Жени валил пот.
Он опустил глаза, поднял их на Машу и заговорил с почти молитвенной интонацией и словно
уговаривая: - Ну ведь столько всего... Ведь столько можно рассказать...
Да вы позовите... нормального... Да я сам... Да я сам мог бы столько рассказать...
людям... О них самих... Ведь вы все время рассказываете не о них! Вы всегда
рассказываете о ком-то другом! А ведь каким о тебе расскажут, таким ты и будешь! - Женя
снова кричал, обращаясь только к Маше, - людям ничего не интересно кроме них самих!
Человеку ничего не интересно, кроме человека! Я бы смог! Я бы мог столько рассказать!
Почему? - к ним шел Эльшад, - почему? Почему ты не помогла! Я просил тебя! Почему! Па-чи-му! Это ты виновата!

2) Весь цинизм и бессовестность происходят как раз оттого, что такие понятия,
как любовь и красота, используются как материал - обиходно и просто.