Столь сильное желание - если оно к тому же взаимно, - делает того, кто желанен, бесстрашным. ... Быть желанным - состояние, пожалуй, наиболее близкое к бессмертию при жизни.

Нынешнюю мировую тиранию отличает то, что она безлика. Нет ни фюрера, ни Сталина, ни Кортеса. Механизмы ее на каждом континенте свои, режимы принимают разные формы в зависимости от местных исторических особенностей, но общая схема везде одна и та же - круговая.
Разрыв между бедными и относительно богатыми становится похож на пропасть. Традиционные ограничения и установки сломаны. Все попытки задавать вопросы поглощаются потребительской массой. Прошлое безнадежно устаревает. В результате люди теряют собственное "я", перестают ощущать себя личностью, а потом, задавшись целью самоопределиться, находят себе врага. Врага - по какому этническому или религиозному признаку его не выбирай - всегда можно найти среди бедных. И вот здесь эта круговая схема становится порочной
На экономическом уровне система производит наряду с богатством все больше и больше бедности, все больше и больше бездомных семей, а на уровне политическом одновременно развивает идеологическую базу, с помощью которой обосновывает и оправдывает исключение из общества, а со временем и полное устранение толп новой бедноты.

Протестовать, значит выражать неприятие, когда тебя хотят превратить в пустое место, в бессловесное существо. ... В протесте главное не жертва, приносимая ради некой альтернативы, а скорее просто будущее; протест - непоследовательное искупление настоящего.

Книги люди держат особым образом - другие предметы так не держат. Их держат не как неодушевленные предметы, а как нечто уснувшее. Так дети часто носят игрушки.

Каждую весну, когда начинают расцветать ирисы, я ловлю себя на том, что рисую их - словно подчиняясь какому-то приказу. Ни один другой цветок не отличается подобной требовательностью. Возможно, это связано с тем, как они раскрывают свои лепестки, на которых уже что-то напечатано. Ирисы раскрываются словно книги. В то же время они - миниатюрнейшая тектоническая квинтэссенция архитектуры. Мне вспоминается мечеть Сулеймана в Стамбуле. Ирисы напоминают пророчества- поразительные и спокойные одновременно.

Когда твой инструмент рисовальщика вступает в контакт с бумагой, ты оцениваешь, насколько хорошо бумага впитывает влагу, насколько она гладка, насколько упруга, насколько послушна и неподатлива, а после рисуешь в соответствии с этим, меняя давление, длину штрихов, количество туши, твердость угля, количество слюны и т.д. ... Твои реакции таковы, словно ты босой ногой щупаешь колею шин на поверхности, по которой они движутся.

Рисование так или иначе есть упражнение в ориентации, и в этом качестве его можно сравнить с другими процессами ориентации, происходящими в природе.
Когда я рисую, то чувствую, что становлюсь немного ближе к чему-то: к тому ли, как птицы выбирают маршрут при полете, или как зайцы, убегая от погони, находят убежище, или как рыба понимает, где метать икру, или как деревья находят дорогу к свету, или как пчелы строят свои соты.
Мне известно, что я не один - со мною кто-то далекий, безмолвный. Он почти так же далеко, как звезды. И все-таки я не один. ...

Рисование - разновидность исследования на ощупь. А первый импульс к рисованию обычно проистекает из человеческой потребности вест поиски, наносить на бумагу точки, находить место для вещей и для себя самого.