– Что вы делали в квартире Кетшефа?
– Лежал в обмороке. К вашему сведению, я это очень хорошо умею. Хотите, покажу?
– Не трудитесь, – сказал следователь. Он был очень зол. – Вам ещё понадобится это умение.
Однорукий вдруг захохотал. Он смеялся громко, звонко, как молодой, и Максим с ужасом понял, что он смеётся искренне. Люди за столом молча, словно окаменев, слушали этот смех.
– Массаракш! – сказал наконец однорукий, вытирая слёзы плечом. – Ну и угроза!.. Впрочем, вы ещё молодой человек… Вашу работу нужно делать по возможности сухо, казённо – за деньги. Это производит на подследственного огромное впечатление. Ужасно, когда тебя пытает не враг, а чиновник. Вот посмотрите на мою левую руку. Мне её отпилили специалисты его императорского величества в три приёма, и каждый акт
сопровождался обширной перепиской… Палачи выполняли тяжёлую, неблагодарную работу, им было скучно, они пилили мою руку и ругали нищенские оклады. И мне было страшно. Только очень большим усилием воли я удержался тогда от болтовни. А сейчас… Я же вижу, как вы меня ненавидите. Вы – меня, я – вас. Прекрасно! Но вы меня ненавидите меньше двадцати лет, а я вас – больше тридцати. Вы тогда ещё пешком под
стол ходили и мучили кошек, молодой человек…