Над отрадным потрескиванием нашего костра грустно вздыхал и плакал ветер.
Доктор посмотрел вверх и сказал:
– Приближается буря.

Она началась перед самым рассветом. Ветер спустился вниз, гоня перед собой первый в сезоне сильный снегопад. К восьми часам, когда мы уходили из лагеря, землю на два дюйма покрывала свежая пороша. Снег шел весь день, и мы избегали полян, прячась под лесными кронами. На открытых местах снег кружился яростными белыми вихрями, в которых мы оказывались какими-то бесплотными привидениями. К двум часам дня снега нападало уже на фут, и снегопаду не видно было конца. Мы спотыкались о занесенные снегом корни и наталкивались друг на друга, плетясь без тропы по мглистым дебрям. Слишком закоченевшие, чтобы разговаривать, мы шли, опустив головы, против ледяного ветра и останавливались, только чтобы облегчиться и наполнить снегом фляги. Я теперь нес оба рюкзака и винтовку Хока. Сумка для провизии была давно выброшена за ненадобностью.
Смеркалось, и в сумеречное состояние приходил и мой ум. К четырем часам буря почти уничтожила весь свет, но доктор настойчиво шел вперед, повторяя:
– Еще немного, еще немного.
Когда стало уже почти совсем темно, мы вдруг натолкнулись на полузасыпанные следы – человеческие следы, – которые пересекли нам дорогу. Вся моя апатия тут же испарилась, уступив место необузданной радости. Свежие следы! Пустыня не поглотила все человечество, и вот доказательство, что мы не одиноки в этом огромном пространстве. Они шли нам поперек, справа налево, две пары следов, одни следы гораздо меньше других, которые вполне могли бы принадлежать ребенку. Это первым оценил доктор и был сражен.
– О, нет, Уилл Генри! Нет!
Он прислонился к дереву. На его усах висели сосульки, брови обледенели. Если не считать розовых щек и ярко-красного носа, его лицо было страшно испитым и бледным, а морщины на лбу мертвенно глубокими.
– Это наши следы, – пробормотал он. – Мы ходили кругами, Уилл Генри.
Он медленно опустился на землю, положив свою ношу на колени. Я стоял рядом с ним по самые щиколотки в снегу, и в его глазах была такая опустошенность, что я отвернулся.