«Уже здесь, у первых пионеров движения, мы находим тот аскетизм, который мы встречаем при каждом средневековом восстании с религиозной окраской, а в новое время - в начале всякого пролетарского движения. Эта морально-аскетическая суровость, это требование отрешиться от всех житейских наслаждений и радостей, с одной стороны, направляет против господствующих классов принцип спартанского равенства, а с другой стороны, является необходимой переходной стадией, без которой низший слой общества никогда не может вступить в движение.

Чтобы развить свою революционную энергию, чтобы самому себе выяснить свое враждебное положение по отношению к другим общественным элементам, чтобы сконцентрироваться в качестве особого класса, он должен начать с отрешения от всего, что еще может примирять его с существующим общественным порядком; он должен отказаться от тех немногих радостей, которые временно делают более сносным его угнетенное положение и которые не могут быть у него отняты самым суровым притеснением.

Этот плебейский и пролетарский аскетизм, таким образом, как по своему содержанию, так и по дико-фанатической форме отличается от аскетизма буржуазного, проповедуемого буржуазной моралью лютеранства и английского пуританства (в отличие от индепендентов и еще далее идущих сект), вся тайна которого заключается в простом ещанском скопидомстве».