В самый разгар саммита в газетах появилось крохотное сообщение. В переживающей бум провинции Гуандун, эпицентре китайского экономического чуда, заживо сгорели запертые на фабрике женщины, 81 человек. Еще через две недели на принадлежащей гонконгцам фабрике погибли 60 рабочих. По данным министерства труда КНР, за первые восемь месяцев 1993 года от несчастных случаев на производстве погибло 11 тысяч рабочих — вдвое больше, чем в предыдущем году.

Это никогда не становится темой правозащитных дебатов, в отличие от использования заключенных в роли рабочей силы — этому «Нью-Йорк таймс» посвящала первые полосы. В чем разница? Очень просто. Тюремная рабочая сила — дело государства, частной прибыли она не приносит, наоборот, подрывает частную прибыль, конкурируя с частной индустрией. А вот запирание женщин в цехах, где они сгорают заживо, — элемент извлечения частнособственнического дохода.

Поэтому использование в качестве рабочей силы заключенных — это вопиющее нарушение прав человека, права же не быть заживо сожженными не существует. Требуется максимальная прибыль, из этого и надлежит исходить.