Читая эту книгу, он понял, насколько легко людей можно столкнуть в пропасть безумия, и досконально разобрался в том, почему жестокость так трудно остановить, если она уже началась. Именно этот механизм жестокости, порождающей еще бо́льшую жестокость, сделал геноцид возможным.
Например, США отказывались признать, что в Руанде происходит геноцид. Так, по крайней мере, было написано в книге. Правительство США отчаянно пыталось найти обоснования тому, почему это нельзя было назвать геноцидом, не желая смотреть в глаза очевидным фактам. И хотя постоянно сообщалось о растущем числе убийств тутси, Америка заняла уклончивую позицию, заявляя, что вообще сложно определить, что такое геноцид, и трудно сказать, можно ли назвать происходящее настоящим геноцидом. Почему?
Потому что если б они признали геноцид, то ООН бы потребовала от них определенных действий.
Но ООН вела себя ровно так же. Они просто ничего не делали.
Конструктивных действий от Америки ждали не только руандийцы. Большинство японцев считали, что, если там действительно есть какая-то серьезная проблема, то Америка и ООН с ней разберутся. Это похоже на чувства обывателя, который полагается на полицию, уверенный, что та со всем разберется. Однако в реальности США и ООН определяли свой политический курс исходя из соображений выгоды и возможных потерь, а не из принципов здравого смысла или моральных обязательств.
Принц интуитивно чувствовал, что ничто из этого не было уникальным для отношений Америки и маленького африканского государства. Все эти принципы без труда могли быть применены к его собственной школе.
Если в среде учеников возникает проблема – скажем, эпидемия жестоких издевательств, – можно сказать, что это такой легкий аналог геноцида, а учителя в этом случае выполняют роль США и ООН.
И точно так же, как США сопротивлялись признанию геноцида, так и школьные учителя не желали признавать проблему издевательств. Признание ее означало бы необходимость принятия мер с их стороны – иными словами, трату их времени и нервов.