Уже с юности было вполне очевидно: Промелькнут, не заметишь, года. Было только немного-немного обидно, Что вовеки не будет Страшного Суда. Никогда не подымутся люди из праха. И истлевшее тело не сыщет душа. И не будет ни радости им и ни страха. Не будет, короче сказать, ни шиша. Все же жаль. Любопытно бы было когда-нибудь На минутку-другую из мертвых восстать. В страхе божьем воззрить, как положено, на небо. Перед Высшим Судьей персонально предстать. И услышать во гневе. Ответь! Только честно! А соврешь, сукин сын, будешь вмиг уличен! Что ты там натворил. Нам все это известно! Честно? Этому, Господи, я не учен. Лучше сам загляни в свои книжки-гроссбухи, Сам увидишь, что я - заурядный злодей, Не протягивал слабому помощи руки. Признаюсь, обижал безнаказно людей. И душою кривил, признаюсь, многократно. Доносил добровольно и в силу причин. Клятву верности брал, приходилось, обратно. Зад лизал с целью выйти в желаемый чин. Лицемерил один. Клеветал коллективно. Подпевал демагогии высших властей. Руку жал проходимцам, хоть было противно. Пил с мерзавцами всяких статей и мастей. Так что видишь, Всевышний, прожил я безгрешно. Если хочешь добром или злом наградить, Если просьбы уместны при этом, конешно, Прикажи меня впредь никогда не будить. Мне известно, что мертвым не больно, не стыдно. И не мучает совесть их, как говорят. Ну а главное - мертвым не слышно, не видно, Что на свете живые с живыми творят.